Глава 4
Ты знаешь, Алан, знаешь, как легко манипулировать человеком, загнанным в ловушку основным инстинктом — голодом, который отобрал у меня гордость и превратил в послушную игрушку, выполняющую приказы беспрекословно. Я не произношу ни слова, боясь спровоцировать агрессию, и, едва переставляя ноги, следую за тобой по мрачному коридору. Смотрю в твою спину и жалею о том, что в моих руках нет ножа, ни одного предмета, которым бы я могла защититься. Но самое страшное даже не это, а то, что я не знаю, что скрывается под маской мистера Коулмана, и на что ты способен, для чего ты загнал меня в это жуткое место и что со мой станет, когда твоя маска даст трещину, выпустив настоящего монстра.
— Прошу, Кэйт. Я даю тебе ровно семь минут, чтобы привести себя в порядок, — ты открываешь дверь, вежливо пропуская вперед, и заходишь тоже, ввергая меня в удушливое чувство стыда.
Черт, ты больной ублюдок, Алан.
— Время пошло, — облокачиваешься о стену спиной и принимаешь небрежную позу, пока я мнусь на месте и от унижения глотаю слезы. Вокруг нас белоснежный кафель, мерцающий золотистым узором, никелированная душевая кабинка, занявшая весь угол, и под стать ей раковина с перекинутым через кран белоснежным полотенцем. Приторная чистота этого места вызывает головокружение, и я вновь пошатываюсь, отрицательно мотая головой. Не могу, не могу переступить через стыд и показать то, что не предназначено для твоих глаз.
— Нет... я не буду...
— Тогда ужин отменяется, а тебе придется вернуться назад, — в твоем голосе звучит сталь, холодная, острая, и ты безразлично пожимаешь плечами, прекрасно зная, какие струны затрагивать — я сделаю все лишь бы заполнить желудок. Я буду ползать у тебя в ногах и целовать руки, заискивающе заглядывая в глаза и умоляя хотя бы о куске хлеба. Хотя бы о маленькой крошке, на которую раньше не обратила бы никакого внимания.
— Мистер Коулман, я не понимаю, что вам от меня нужно. Не понимаю, зачем я здесь.
— Пять минут двадцать три секунды, — ты довольно резко вскидываешь руку, смотришь на наручные часы, а затем переводишь на меня непроницаемый взгляд, в котором нет ни одного полутона, ни намека на то, что творится в твоей голове. И это самое страшное — не знать, что будет в следующую секунду: смерть или возможность дышать дальше, до тех пор, пока ты не решишь перекрыть кислород болью. — Пять минут восемь секунд, четыре минуты сорок шесть секунд, — нагнетаешь обстановку тихим шепотом, пока я судорожно расстегиваю пуговицы куртки, тянусь к джинсам и дрожащими пальцами справляюсь с молнией. Меня трясет, и на фоне твоей безмятежности я выгляжу хронической неврастеничкой, так и не справившейся с диагнозом. Мерцающие узоры на кафеле расплываются перед глазами, я не вижу ничего кроме пелены слез и вязкого тумана, и радуюсь этому, потому что видеть тебя было бы намного больнее.
Видеть то, как ты наблюдаешь за каждым моим движением, как, прищурив глаза, впиваешься в мое нагое тело оценивающим взглядом. Не пошлым, нет, именно оценивающим, словно перед тобой стоит разодетый в фирменные вещи манекен и ты прикидываешь, как они будут смотреться на тебе. Потом, когда я узнаю тебя лучше, я пойму всю суть этого взгляда, пойму, почему мои догадки окажутся верными, и что ты оценивал меня не как подходящую для тебя женщину, а как цветок, должный пополнить твою коллекцию.
Теплые струи воды ласкают кожу и мне хочется верить, что пар, наполнивший воздух, скрывает меня, не дает тебе заметить то, с какой жадностью я глотаю воду, а потом сгибаюсь пополам от резкой боли, полоснувшей живот. Как плачу от бессилия, в шорохе падающих капель слыша твой твердый голос, отсчитывающий время, как оседаю на колени, избавляясь от только что проглоченной воды, вышедшей из меня вместе с желчью.
— Время, Кейт.
Тороплюсь выйти, от слабости едва не падая, и протягиваю руку к полотенцу, но ты предупреждаешь мой жест, цокая языком. Вновь играешь на человеческой природе, теперь уже чувстве стыда, который делает меня еще слабее, еще неуверенней и беззащитней. Покорно иду за тобой, дрожа от страха и холода, пытаясь согреться в собственных объятиях и проклиная каждый твой вдох, каждый шаг, каждое движение и улыбку, которой ты внезапно одариваешь меня, приглашая за стол.