К сожалению, я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что этот мир теперь мой.
— Я отлучусь.
Натянуто улыбаюсь, чувствуя дыхание Михаэля на своем плече и крепко-крепко зажмуриваюсь, когда его ладонь касается моей талии. Это прикосновение мимолетно, практически невесомо, но мне все равно трудно справиться с инстинктивным желанием сбросить ее, обнять себя за плечи и закрыть глаза, чтобы не видеть приближение монстра и не чувствовать боли, притаившейся в его ласке. Главное, помнить, что монстра уже нет, и мне нечего бояться.
— Конечно, — киваю, скорее самой себе, чем удаляющемуся Михаэлю, и перевожу внимание на цветы, стоящие рядом со мной в огромной вазе.
Ненавижу цветы.
Ненавижу их запах.
Ненавижу их красоту.
Это ты научил меня ненавидеть их, Алан.
Рефлекторно касаюсь пальцами талии, где под тонкой шелковой тканью легко прощупывается шрам, когда-то оставленный тобой, и в полной отрешенности от реальности начинаю срывать один лепесток за другим, превращая красные камелии в изуродованные и лишенные лоска стебли. Ты делал то же самое, помнишь? С разницей лишь в том, что твой сад был абсолютно другим. Мертвым.
— Мисс Стефенсон? — рука застывает на полпути, и легкие будто наполняются раскаленной лавой, лишая меня возможности дышать. Чувствую, как постепенно нарастающая паника сковывает движения и холодит кровь, колючими льдинками застывшую в моих венах, и не решаюсь обернуться, искреннее веря, что все это просто плохая шутка. Ведь шутка, да? — Мисс Стефенсон? — Вежливое покашливание и касание на моем плече. — Простите, но вам просили передать.
И только тогда я позволяю себе развернуться и встретиться с растерянным взглядом официанта, тут же опустившим глаза и держащим в одной руке поднос, на котором красуется призрачная орхидея и белоснежный конверт, подписанный твоей рукой.
Знаю, что сейчас мое лицо приобретает точно такой же оттенок, как и девственно белоснежные лепестки цветка — редкого произведения искусства, о котором ты так любил рассказывать, и не могу заставить себя взять в руки конверт, переворачивающий мои внутренности от страха, что несет каждое воспоминание о тебе.
Ты же умер, Алан... Этого не может быть.
— Простите, — несвязно шепчу, трясущимися руками принимая орхидею и сложенный лист бумаги, и тут же разворачиваю его, через пелену слез читая строчки:
"Подари мне танец, Кэйт. Твой А."
Всего на миг закрываю глаза, пытаясь взять себя в руки и не поддаться истерии, продумывая выход из положения и до сих пор по-глупому надеясь, что это шутка. Всего лишь шутка, моя фантазия, кошмарный сон, от которого я с криком просыпаюсь по ночам и метаюсь по квартире, проверяя замки и окна. Ведь все это время во мне живет страх, который ты вшил в меня прочными нитками, такими прочными, что даже спустя год я не могу от него избавиться. Он подчиняет меня и превращает в параноика, остерегающего каждого шороха или тени, звонков, что крайне редко раздаются в тишине моей квартиры. Ты забрал мое спокойствие с собой, Алан, и сейчас я вновь убеждаюсь, что мой страх не был напрасным.
Ты вернулся.
Чтобы завершить начатое?
Чувствую твой взгляд на себе, одновременно холодный и такой обжигающий, что я физически ощущаю, как моя кожа плавится и опадает лоскутами, причиняя дикую боль. И стоит ли говорить, что я не могу даже обернуться, чтобы увидеть наконец давно ушедший призрак. Ты же умер, Господи, умер. Ты сдох, Алан.
И мне становится страшно, так страшно, что весь мой мир сжимается до собственных ощущений, включающих лишь мое прерывистое дыхание и постепенно леденеющие ладони. Ни музыки, ни голосов, ни света — только я, застывшая в одной позе и окутанная ужасом, не дающим мне здраво мыслить. Иначе бы я давно уже убежала, спряталась, позвонила в ФБР, предупредила всех, находящихся в этом зале, о грозящей им опасности. Ведь ты не знаешь границ и вполне можешь устроить кровавую бойню, как тогда. Помнишь?
— Что с тобой? — вздрагиваю, чувствуя горячую руку на моей талии и поворачиваю голову в сторону обеспокоенного Михаэля. — Ты такая бледная. Что это? — он указывает на цветок в моих руках, и я опускаю глаза на смятую в кулаке орхидею, лепестки которой беспомощно сломались под натиском моих пальцев. Красота так недолговечна, особенно когда встречается с жестокостью.