— Я не понимаю, что вы от меня хотите. Зачем вам это? — Господи, разве нельзя оставить меня в покое и не задавать глупых вопросов. Между пальцев просачивается кровь, превращая голубой в грязно-бардовый, но ты делаешь вид, что ничего не происходит, пододвигаешь креманку с десертом ближе и собираешь кончиком ложки воздушные сливки. — Зачем вы копаетесь в моей голове?
— Потому что я нашел там кое-что интересное и как практикующий психолог не могу не воспользоваться моментом.
— Ваша одежда... она в крови.
— Твоя тоже, так что здесь мы на равных.
— Но я никого не убивала. В отличие от вас.
— С чего ты взяла? — ты переводишь на меня серьезный взгляд, и я хмурюсь, в очередной раз убеждаясь в твоем безумии. В какой из сеансов психоанализа ты сделал такие нелепые выводы? Это даже смешно, отчего я улыбаюсь, мотая головой и не веря собственным ушам. Я не убийца, Алан, и не нужно сравнивать меня с собой. — Не заставляй меня ждать, уже поздно.
Поздно, да, поэтому покончим с этим.
Глава 8
Меня тошнит от безликости стен, от горькой тишины, жадно съевшей пространство, тошнит от хаоса мыслей и потерянности после нашего разговора. Он длился недолго: череда наводящих вопросов, пронизывающий взгляд, четкость слов и невнятность ответов, алые кляксы на твоей одежде и прилипшее к коже платье. Дрожь рук, искусанные в кровь губы, тихое "нет", раз за разом, до начавшейся истерики, которую ты вовремя предотвратил, закончив копаться в моей голове и оставив меня в полном непонимании, с зияющей дырой вместо здравого смысла.
Потому что я не могла этого сделать, не могла убить отца и не помнить об этом.
— Одна, две, три, четыре... шесть, семь...— раскачиваюсь из стороны в сторону, обхватывая колени руками и прижимая их к груди. Все крепче и крепче, пока россыпь звезд не обрывается на пятнадцати, а тяжелая дверь, издав знакомый скрип, не впускает тебя. Пожалуйста, Алан, я не выдержу больше. Вскидываю голову, с опаской наблюдая за тем, как ты медленно приближаешься держа руки в карманах брюк. Встаешь ровно напротив, почти касаясь ногами кровати и окатываешь меня ледяным взглядом. Едва уловимый запах стирального порошка прорывается сквозь аромат парфюма, и я хмурюсь, не веря в то, что начался новый день.
Еще один день моего ада.
— Судя по твоему виду ты не спала всю ночь, — голос тихий, плавный, успокаивающий и он не вяжется со строгостью эмоций на твоем лице. Ты брезгливо смотришь на испорченное платье, присохшее к ране, и протягиваешь руку ладонью вверх, от которой я отшатываюсь словно от ядовитой змеи. — Рану нужно обработать, Кейт, иначе у нас могут быть проблемы.
— Я умру не так, как вы того хотите? — нет сил произнести это громче, поэтому тебе приходится чуть нагнуться, чтобы разобрать шелест слов. Ты смотришь на меня исподлобья, и я с ужасом замечаю, как расширяются твои зрачки. Злишься. Только ты умудряешься замаскировать злость под толстым слоем невозмутимости, впрочем, за время, проведенное здесь, я успеваю изучить нюансы твоего настроения. Вкладываю дрожащую руку в ладонь и послушно встаю на затекшие от долгого сидения в неудобной позе ноги. Они подкашиваются, но я не ищу в тебе поддержки.
Ты ведешь меня в душевую, ту самую, в которой я мылась в первый раз. Ее сияющий лоск обдает холодом, и я с безразличием рассматриваю золотистые узоры кафеля, пока, оставив меня стоять у раковины, ты ищешь аптечку в шкафчике. Передо мной большое зеркало, но я упорно отвожу глаза от своего отражения, потому что боюсь увидеть там другую — девочку, умершую во мне вместе со смертью отца и благодаря тебе воскресшую.
Один, два, три, четыре...
Не замечаю того момента, как ты спускаешь платье до талии и выставляешь под обозрение обнаженную грудь и раны чуть пониже ключицы. Не пытаюсь прикрыться, точно зная, что ты не смотришь на меня как мужчина. Как врач, как ценитель прекрасного, как жестокий убийца, но только не как мужчина.