От моего ли?
Ведь я едва прикоснулась к ним кончиками пальцев.
И среди оглушительного стука сердца я начинаю улавливать чье-то дыхание, сначала спокойное и глубокое, а потом, рваное и частое, будто тот, кто находится в этой темноте, понял, что уже не один здесь.
— Кто здесь? — испуганный женский голос вынуждает отшатнуться, сжаться от подступившего страха и отчаяния, что я попала в ловушку ничуть ни лучше, чем моя комната. — Господи, помогите мне, пожалуйста, помогите. Я не понимаю, где я, пожалуйста, кто вы? Прошу, скажите, что вам надо от меня? Мне холодно, слышите? — и пока она шепчет, повышая ноты, я прихожу в себя и пытаюсь заткнуть ее, потому что ты можешь услышать, прийти сюда и сделать ужасные вещи. Со мной, с ней.
— Молчи, не говори ни слова, иначе он услышит.
Но ее прорывает, она громко всхлипывает, пытаясь до меня дотянуться, и цепь, наверняка удерживающая ее на месте, звонко ударяется о пол, из-за чего я в ужасе бросаюсь в сторону, не думая о том, что могу на что-нибудь наткнуться. В комнате загорается холодный больничный свет и, перед тем как ты открываешь дверь, я успеваю скользнуть за высокий анатомический стол, стоящий невдалеке.
Рыдающая девушка затихает, я слышу, как громко стучит цепь, когда она отползает как можно дальше от тебя, и вновь прижимаю ладонь к лицу, чтобы даже дыхание не смогло меня выдать. Сложно это сделать когда зубы стучат от холода.
— От тебя слишком много шума, — я узнаю эту приторную вкрадчивость и даже представляю, как ты опускаешься перед ней на корточки и впиваешься колючим взглядом в заплаканное лицо. — Ты испытываешь мое терпение, Миа.
Молю бога, чтобы она не рассказала про меня, и прикусываю губы, роняя крупные слезы. Я правда хочу перестать плакать, Алан, потому что тебе это не нравится, но страх быть обнаруженной сильнее твоих правил, сильнее жалости к той, что оказалась замурована в этом металлическом холоде.
— Простите меня, мистер Харрис, я больше не буду, не буду.
— Т-ш-ш, тихо, — ты выдерживаешь паузу, и я улавливаю лишь ее рваные всхлипы, думая о том, что ей нужно перестать плакать, ведь ты не любишь слез, от них раздражается кожа. И будто читая мои мысли, ты произносишь: — Перестань уродовать себя слезами, — ты недоволен, я ощущаю это даже через расстояние между нами, и моя и без того замерзшая кожа покрывается инеем страха. От затянувшейся паузы колени начинают трястись, и я сильнее сжимаю их, будто боясь, что они издадут шум, точно такой же, как внезапное падение оков, от которого я вздрагиваю как последняя параноичка.
Неужели ты отпустил ее, Алан?
— Я хочу рассказать тебе кое-что, — что-то странно булькает и после этого короткого звука я слышу лишь твой плавный голос, ни ее дыхания, ни истеричных всхлипов — ничего. Как же легко ты смог успокоить ее. — Рассказать о том, как консервируется красота. Это несложно, если соблюдать технику, но достаточно трудоемко, если ты хочешь сделать истинный шедевр, — тяжелые шаги приближаются к моему укрытию, и я напрягаюсь, еще сильнее поджимая ноги и впечатываясь в ледяную поверхность спиной. Стол дрожит, всего секунду, и я задираю голову вверх, надеясь увидеть хоть что-нибудь из того, что происходит между вами. — Впрочем, шедевры стоят того, особенно такие.
Для чего ты говоришь ей это, Алан?
— Сначала нужно вытолкнуть кровь из сосудов, — при этих словах раздается звук падающих капель, постепенно перетекающий в сплошное журчание, будто что-то сливается в металлическую емкость. Я верчу головой, чтобы понять, откуда он разносится, а ты неторопливо продолжаешь: — Для этого я ввожу в бедренную артерию слабый раствор формалина до тех пор, пока выталкиваемая жидкость не становится бледно-розовой.
Вызывающий тошноту металлический запах забивает легкие, и я часто сглатываю, чтобы сдержать рвотные позывы и не выдать себя. Внутри что-то переворачивается, мелькает смутная догадка, но я отметаю ее прочь, потому что...
Потому что ты не можешь разговаривать сам с собой, ведь ты не настолько безумен.
— Тебе придется подождать несколько минут.
Забываю дышать и напрягаю слух, из десятков звуков пытаясь выловить один, свидетельствующий о том, что эта девушка жива и ты разговариваешь с ней.
А не со мной, ведь ты не знаешь, что я здесь, так ведь? Ты не мог загнать меня в ловушку, не мог просчитать каждый шаг. Или мог?