— Ты похудела. Это моя вина, теперь я буду внимательнее относиться к твоему рациону. Я хочу знать, у тебя была физическая близость с кем-нибудь, кроме отца?
Вскидываю подбородок от неожиданности вопроса и, не задумываясь, мотаю головой. Знаешь, Алан, сложно быть женщиной, когда всякое прикосновение противоположного пола вызывает отвращение. И да, я пыталась устроить личную жизнь, но все заканчивалось так и не начавшись. Слишком много барьеров нужно преодолеть, а я не умею прыгать, только не после того, что сделал со мной отец.
— Хорошо. Второй вопрос: твоя мать. Она знает правду? Знает, что ты убила его, или ее устраивает официальная версия?
— Я не знаю. Мы никогда не говорили на эту тему, не ворошили прошлое, словно его смерть перечеркнула все, что происходило в стенах моей комнаты. Осталось только чувство вины и неловкости, когда мы оставались с ней наедине. Думаю, после того, как она оплакала его, она почувствовала раскаяние. Слишком поздно для меня, для нас. Зачем вы это спрашиваете, мистер... — при этих словах ты слегка поводишь подбородком, и я поправляюсь: — Ал-лан?
— Я хочу понять тебя, так же, как ты хочешь понять меня. Я не так часто сталкивался с диссоциативным расстройством личности, и твой случай уникален, Кейт, по многим причинам, например, в том, что ты даже не догадывалась о существовании другой, спасшей тебя от насилия личности. Прошло шесть лет с момента ее проявления, и если бы не наша встреча, вполне возможно, ты никогда не узнала бы о ней, — неуловимо пожимаешь плечами и впиваешься в меня взглядом. Представляешь, я почти забыла, что стою перед тобой обнаженной, потому что внезапное откровение выбило почву из-под ног.
— Я не здорова? Психически...
— Не обязательно, тем более Кейти проявляет себя лишь при определенных условиях — агрессивном насилии. Думаю, не столкнувшись с ним, ты бы никогда не столкнулась и с ней.
— То есть я могу не бояться, что она... — поджимаю губы, не зная, как подобрать слово, а ты киваешь, прерывая мои стенания.
— Можешь. Она не навредит тебе, меньше всего в жизни ты должна бояться ее, — знаю, на что ты намекаешь, но собственные тараканы не менее страшны, чем ты. — Подойди ко мне, — ты достаешь руки из карманов и слегка хлопаешь по бедру ладонью, будто подзывая испуганного зверька, а я не могу пошевелиться, потому что ярды между нами превратились в трясину. — Смелее, Кейт, не испытывай мое терпение, — в голосе звучат стальные нотки, и я заставляю себя сделать шаг, еще один, пока ты не оказываешься совсем рядом, так, что моя грудь почти касается твоего тела. Проклятые звезды вспыхивают перед глазами, и в этой яркой круговерти мне сложно наблюдать за твоими эмоциями. — Ты должна смотреть на меня и понимать, кто перед тобой. Здесь нет твоего отца и не будет. Ты можешь произносить мое имя, если от этого тебе будет легче. Ты должна слушать мой голос. Впрочем, сегодня все будет по-другому.
Ты говоришь загадками и смотришь прямо в глаза, обдавая холодными искрами, проводишь по плечам ладонями и, сжав мои руки, целуешь. Нежно. Я даже думаю, что твоя мягкость не вписывается в общий портрет хладнокровного убийцы. Они должны быть жестоки, разве нет? Много позже я узнаю, что была права, и что твоя приторная нежность в этот вечер была лишь очередным экспериментом, а пока с натянутыми нервами принимаю твою ласку и верю, что так называемая "уникальность" дает мне шанс.
Шанс, которого не было у убитых девушек. Шанс подстроиться под тебя и найти выход.
И неважно, чего мне будет это стоить, потому что я хочу жить.
— Раздень меня, Кейт...
Глава 11
Я лежу на кровати, пропитанная твоим запахом, растерзанная твоим желанием, и прижимаю простынь к груди, до онемения впиваясь в нее пальцами. Ты не произносишь ни слова: молча одеваешься, молча поправляешь растрепавшиеся волосы, молча приводишь себя в порядок, а я собираю себя по крупицам, пытаясь избавиться от ощущения наполненности. Той самой, когда ты вошел в меня, и я впервые за долгое время почувствовала в себе мужчину.
Ты был нежен со мной, Алан. Более чем. И терпелив — ты не применял силу и не угрожал, но добивался покорности одним лишь взглядом, в котором полыхали то блики холода, то искры пожара. И знаешь, что было самым сложным? Осознавать, что у меня нет выбора, что я должна следовать за твоим голосом и исполнять твои желания. Каждый раз, как я сталкивалась с мужчиной, у меня не было выбора. Я не чувствовала возбуждения: ни когда ты целовал меня, ни когда ласкал грудь, ни когда касался меня там. Я сжималась от взмаха твоей руки и закрывала глаза всякий раз, как взгляд падал на твою наготу, потому что я не могла принять факт того, что ты будешь во мне.