— Понимаешь, Кейт, просто не хочешь в этом признаться. Ты испытываешь стыд за то, что чувствуешь, вернее не чувствуешь. Ведь мои цветы не вызвали в тебе жалости, не так ли? Ты испытала восхищение — чувство, противоречащее нормам человеческой морали. Но поверь, в этом нет ничего постыдного: смерть может иметь привлекательные черты, если обвести ее вокруг пальца, и я помогу тебе — скажу, что я чувствую создавая свой сад: я испытываю гордость, потому что смог обыграть ее и остановить время. Я вдыхаю новую жизнь в то, что по логике должно выглядеть отталкивающе. Я бы мог рассказать тебе о всех стадиях разложения красоты, но я предпочитаю говорить о том, как избежать их. Мои цветы никогда не познают то, что познает она, — ты показываешь ладонью на Рейчел и поворачиваешь мою голову так, что между нашими лицами остается несколько дюймов. Смотришь вдохновленным взглядом, а я беззвучно кричу, чтобы отгородиться от этого бреда.
Я не хочу признавать правоту твоих слов, слышишь?
Ведь вопреки всему я считаю твой сад прекрасным.
— Красота заслуживает жить вечно, и для этого не обязательно быть художником или уметь подчинять камень, — ты целуешь меня, как всегда нежно, и я позволяю тебе терзать мои губы, проникнуть языком внутрь, углубиться. Я буду позволять тебе многое лишь бы оттянуть момент смерти, лишь бы не превратиться в цветок, на который, вполне возможно, будет смотреть уже другая. — Считай, что я создал свой собственный вид искусства, и только подумай, ты первая, кто увидел мои шедевры.
Наверное, это честь для меня, но я бы предпочла никогда их не видеть.
— Наше время вышло, — твой жаркий шепот меняется на холодный тон так же быстро, как и настроение: ты становишься строгим и неприступным, будто и не ты секунду назад так откровенничал со мной. Выпрямляешься, бросая взгляд на наручные часы, и я послушно встаю, зная о том, что должна соблюдать правила. Минута в минуту, иначе твой педантичный порядок рухнет, и ты будешь злиться. — Спокойной ночи, моя милая Кейти, — проводишь ладонью от плеча до кончиков пальцев, обхватывая их и едва сжимая, а потом подталкиваешь меня вперед, точно зная, что я никуда не денусь и покорно вернусь в свою могилу.
Вернусь, Алан, но только для того, чтобы когда-нибудь выйти.
Глава 15
Я перестаю считать время, потому что каждый прожитый день в твоем плену убивает надежду — он изъедает ее изнутри, оставляя после себя пустоту и безразличие и превращая Кейт Стефенсон в одно из твоих творений, с разницей лишь в том, что я могу дышать, чувствовать жизнь и видеть мир, пусть и ограниченный твоим безумием. Оттенков его тысячи: от багряно-красного до тягуче-черного, обволакивающего сердце животным страхом. Я никогда не чувствую себя в безопасности рядом с тобой, хоть ты и не заговариваешь о моей смерти, не угрожаешь и не обещаешь вечной красоты в облаке из формалина.
Ты. Просто. Находишься. Рядом.
И одно это лишает мою жизнь всякой стабильности — я никогда не знаю, что будет в следующую секунду, ведь твоя ласка стремительно заменяется на боль, а чувственный изгиб губ на оскал недовольства. Ты приходишь ко мне уже не с такой регулярностью, явно занятый другими делами и иногда пропадающий на долгое время: на три-четыре дня, которые я провожу в компании книг, выбранных тобой для меня. И в этой маленькой мелочи, как устройство моего досуга, а также замены комнаты на более уютную я вижу нечто особенное: твою заинтересованность во мне, потому что иначе я была бы уже мертва. Я так отчаянно верю в это, что всеми силами стараюсь подстроиться под тебя, четко выполнять приказы, не вызывать недовольства, поддерживать беседу, когда надо, и молчать, когда ты этого хочешь. Ты должен видеть послушную куклу, Алан, а для этого мне нужно научиться играть.
И я почти научилась, если не считать предательского тела, никогда не отзывающегося на твои ласки. Оно подводит меня, рушит выстроенные с трудом мосты и иногда вызывает в тебе злость.
Как сегодня.
Когда ты приходишь ко мне спустя несколько дней. Прости, я не знаю, сколько тебя не было, потому что совершенно потерялась во времени.
Я вскидываю голову, отвлекаясь от книги, и молча смотрю на тебя, стоящего в дверях. Ты выглядишь то ли уставшим, то ли выпившим, а может, и то, и другое. Белая, расстегнутая на несколько пуговиц рубашка, строгие классические брюки и как обычно идеальный образ, только несколько прядей выпали из прически и прочертили изломанные линии через лоб. Ты осторожно закрываешь двери, словно боясь нарушить тишину, а я, увидев тебя, чувствую облегчение? ведь ты единственный, кто делает меня чуть менее одинокой.