— Она жива?
— Да. Она нужна мне живой.
— Я тоже нужна тебе живой? — прикусываю губу, понимая на какой скользкий путь вступила, и как в подтверждение моих опасений твой взгляд наполняется предупреждающе злым блеском. Ты сводишь челюсти, отчего напрягаются желваки, и кладешь ладони на мои бедра, сжимая их до боли, до онемения, заставляя меня поморщиться и рвано выдохнуть.
— Маленькая Кейти хочет знать, почему я не дал ей умереть? Или для чего оставил в живых? Какой из этих вопросов тебя интересует? Ну же, смелее, я дам тебе ответ, но только на один вопрос, — наверняка замечая мой страх, дополняешь ты, и пока твои пальцы поднимаются вверх по бедру, я решаю, какой из этих вопросов важнее. Я не знаю, что меня интересует больше: какая причина заставила тебя спасти меня или какова моя роль в твоей жизни.
— Последний — для чего ты оставил меня в живых.
— Я говорил: в нас есть что-то общее, — пожимаешь плечом, небрежно, словно этот разговор неприятен тебе, и твой голос приобретает металлические нотки, от которых я рефлекторно сжимаюсь, готовясь к самому худшему — ярости, как всегда замаскированной под полным самоконтролем. Она оставляет следы, не только на теле, но и в сердце, изъеденном страхом.
— Это не ответ.
— На самом деле ответ, как на первый, так на второй вопрос, просто ты узко мыслишь, Кейт. Ты предаешь страху слишком большое значение и не видишь очевидного: того, насколько мы на самом деле похожи.
Господи! Что ты несешь, Алан?
Мне хочется рассмеяться в голос, запрокинуть голову и забиться в истерике, потому что я никогда не слышала ничего более безумного. И я улыбаюсь, издавая нервный смешок и мотая головой. Какая чушь. Чушь-чушь-чушь... Мы совершенно разные.
— Разные, мы разные, совершенно разные, — шепчу это, глядя в твое жесткое невозмутимое лицо, замечая всполохи надвигающейся бури, боясь тебя, но еще больше желая, чтобы ты согласился, успокоил меня и сказал, что я другая. Ведь я не получаю удовольствие от убийств, не отличаюсь жестокостью и не вижу в смерти ничего прекрасного.
— Может быть, — фиксируешь мою голову, впиваясь пальцами в затылок и прижимаясь своим лбом к моему. Твои глубокое шумное дыхание касается моих губ, и ты пробираешься рукой между моих ног, проводя пальцами по раздвинутой плоти. От дискомфортного трения по сухому я морщусь, и ты зло рычишь, понимая, что мое тело опять не готово принять тебя. Смачиваешь пальцы своей слюной и размазываешь ее по складкам, массируя, подготавливая, проникая внутрь и тут же выскальзывая. А я молюсь, молюсь, чтобы это поскорее закончилось, потому что физическая близость с тобой — наказание. — Но только со мной ты можешь быть самой собой, Кейти, — расстегиваешь ширинку, нетерпеливо высвобождая член, и резко насаживаешь на себя, раздвигая сжатые до предела мышцы. Наполненность тобой болезненна, и первое мое желание — соскочить, избавиться от неприятных ощущений, которые, по мере твоих толчков, ничуть не притупляются.
Но ты держишь крепко, а я должна быть послушной.
Ты не торопишься кончить, с каким-то ненормальным упорством оттягивая момент оргазма. Ты оставляешь влажные поцелуи на моей коже, прикусываешь соски, что-то шепчешь, ты сжимаешь мои ягодицы, толкаясь вверх, навстречу моему телу, и на мгновение застываешь внутри, упираясь в меня своей длиной и причиняя терпимую боль. В такие моменты всего сложнее изображать страсть: тянуться к твоим губам, издавать тихие стоны, двигаться в одном ритме.
В такие моменты практически невозможно выкинуть из головы образ убитых тобой девушек, на "костях" которых мы занимаемся сексом.
— Так же, как и я с тобой, — наконец, выдыхаешь, застываешь внутри и блаженно откидываешь голову назад, прикрывая глаза от усталости. И пока ты молчишь, я думаю о твоих словах и о том, что ты действительно первый, кто узнал меня настоящую со всеми моими секретами. Не шевелюсь, анализируя наш разговор, и хожу близко, по грани, чувствуя какую-то недосказанность, что-то неуловимое, то, что ты скрываешь сейчас за удовлетворенной расслабленностью.
— Я хочу задать вопрос. Последний, — киваешь, на удивление разрешая это сделать, и я продолжаю, от волнения заламывая пальцы. — Почему она не защищает меня? Кейти — моя вторая личность?
Почему не убьет тебя, воспользовавшись какой-нибудь возможностью? Ведь когда-то она уже сделала это, избавив меня от насилия со стороны отца.