Ты заходишь внезапно, вырывая меня из грустных мыслей, и я оборачиваюсь на звон колокольчиков, повешенных над дверью. Не вижу твоего лица за огромным черным зонтом, скрывающим половину высокой фигуры, и с приветливой улыбкой ожидаю, когда же ты стряхнешь его и ловко закроешь, позволяя рассмотреть тебя получше, с ног до головы, словно передо мной стоит один из манекенов, установленных в витринах модных магазинов и привлекающих взгляд дорогой одеждой. Может потому, что я пристально слежу за модой, успеваю проанализировать твой образ, начиная с черных туфель, сшитых под заказ, и заканчивая темно-синим костюмом, виднеющимся под распахнутым строгим пальто с воротником-стойкой. Он из тех самых — дорогих, которые не доступны рядовому американцу со средней зарплатой, половина которой уходит на выплату кредитов. Собственная привычка рассматривать одежду в денежном эквиваленте раздражает, и я поспешно поднимаю взгляд, наконец обращая внимание на твое лицо.
И только глаза, серые, холодные, привлекают меня. Ни пухлые губы, слегка задетые вежливой полуулыбкой, ни правильные скулы и волевой подбородок, и даже не идеально уложенные волосы с дорогой стрижкой — именно глаза, сейчас чуть прищуренные и обдавшие меня опасным интересом, лишь на миг мелькнувшем в них.
— Добрый день, я ожидал увидеть мистера Вилмора.
— Сегодня выходной, он работает только по будням, — не узнаю свой голос и от неловкости ситуации переплетаю пальцы перед собой, словно интуитивно защищаясь от наглого и одновременно осторожного вмешательства в мою личную зону этим чертовым проникновенным взглядом. Ничем больше, но даже он заставляет меня почувствовать себя неуютно. Не могу описать свои ощущения, но если бы я могла вместить их в одно слово, то это определенно был бы страх.
Страх — вот что заставляет меня сделать шаг назад, когда ты, оглядевшись по сторонам, начинаешь медленно подходить, поражая не только своим видом, но и манерой двигаться, лениво и неторопливо, со звериной грацией и уверенностью, сквозящей в каждом твоем движении. Кажется, понятие резкости и поспешности тебе вообще не знакомо, либо ты слишком виртуозно распоряжаешься временем, раз позволяешь себе столь медленно подкрадываться, а иначе это и не назовешь, ко мне. Напряжение нарастает по мере того, как ты съедаешь ярды, но все мои ощущения спадают и я расслабляюсь как только ты улыбаешься, показывая ряд ровных зубов и заполняя пространство вокруг своим очарованием.
— Тогда, может, вы сможете мне помочь? Видите ли, на той неделе я заказывал семьдесят девять гиацинтов и, подозреваю, что цветы, стоящие там, — ты поводишь бровью, показывая в сторону угла, и холодный до этого взгляд теплеет, наполняясь живым блеском, — принадлежат мне...
— Мистер Коулман?
— Верно, — слегка киваешь, наконец отворачиваясь в сторону и позволяя мне облегченно выдохнуть. Подходишь ближе к цветам, придирчиво рассматривая соцветия, и разочарованно поджимаешь губы, видимо, не совсем довольствуясь увиденным.
— Посмотрите, Кэйт, бутоны неправильно сформированы, отчего одна сторона кажется немного пышнее.
Внимательно смотрю на цветы, действительно замечая их неравномерность, и только потом ощутимо теряюсь, не понимая, откуда ты можешь знать мое имя. Кажется, ты даже замечаешь это, потому что ухмыляешься и опускаешь взгляд на мою грудь, где прицеплена карточка с моим именем. Идиотка. Я могла бы догадаться, а не поддаваться этой странной и необоснованной паранойе.
— Так получается, когда за цветами неправильно ухаживают и неравномерно распределяют свет. Свет очень важен для гиацинтов, — ты говоришь это как профессионал, а я лишь пожимаю плечами и отхожу к столу, чтобы найти стоимость заказа. И пошла к черту моя паранойя, потому что я чувствую, чувствую, как ты следишь за каждым моим движением, и мне вовсе не кажется, и это вовсе не мое богатое воображение.
Ты следишь, следишь ведь, да?
— Простите, мистер Коулман, вы будете забирать заказ? Или мы могли бы доставить его, скажем, завтра утром, потому что на сегодня машина распределена, — не поднимаю глаз, ожидая ответа и заполняя бумаги, но тут же замечаю носки твоих начищенных до блеска ботинок, когда ты подходишь к столу и встаешь почти рядом. Почти, но этого хватает, чтобы я рефлекторно напряглась, желая уберечь себя от нежелательного вмешательства в личное пространство. Быть может, если бы ты не источал столь отталкивающе опасную энергетику, я ощущала себя более уютно, но что-то неуловимо хищное таится даже в твоем тихом голосе, таком же неторопливо плавном, как и все в тебе.