— Тшш, — шипишь, и я послушно затихаю, чувствуя, как что-то острое царапает грудь. — Поверь, это не самая мучительная смерть. Я сделаю все быстро, — отстраняешься, не намного, только для того, чтобы заглянуть в мое лицо, и глубоко дышишь, будто борясь с собой. Ведь так? Так? Иначе ты бы давно это сделал, проткнул бы привычным взмахом руки и избавился от меня, как избавлялся от многих. Секунды зависают в нелепом переплетении взглядов: твоем презрительно яростном и моем умоляюще жалком.
Я жду острой боли и темноты и, не выдержав давления страха, попросту закрываю глаза. Знаешь, в темноте умирать не так страшно. Я вижу кровавые всполохи, пляшущие вокруг, и задыхаюсь от сжавшего грудь спазма, когда, как мне кажется, нож проникает вглубь. Я кричу, громко, но не слышу собственного крика, потому что в это самое время ты сдавливаешь мое горло и пульсирующая в голове кровь набатом бьет в ушах. Я впиваюсь в твою руку ногтями, безрезультатно пытаясь избавиться от нее, и неожиданно оказываюсь на свободе: ослабшая от пережитых эмоций, падаю на колени и сгибаюсь пополам, не веря собственным ощущениям.
Я жива, и более того, невредима.
И пока я откашливаюсь, ощупывая тело в поисках ран, ты оторачиваешься и несколько секунд стоишь ко мне спиной.
— Я сделаю это, Кейт, но не сегодня, не сейчас, — наконец, разворачиваешься, как обычно холодный и невозмутимый. Ни одна эмоция не скрывается в твоих чертах, тем более во взгляде, и мне кажется, что я схожу с ума, ведь только мгновение назад ты горел в ярости и жажде убить. — Вставай, я хочу, чтобы ты провела этот вечер со мной.
Не могу, ноги не слушаются меня, и, наверное, со стороны я выгляжу нелепо, когда, опираясь о стену, то и дело соскальзывая по ней ладонью, пытаюсь подняться. Вытираю слезы, чтобы они не раздражали кожу, и вздрагиваю на твое прикосновение, когда ты поддерживаешь меня за локоть.
Заботливо, наверное, но мне от этого не легче.
— Дыши глубже, — в твоем голосе нет насмешки, ты все так же безэмоционален и спокоен. Ты убираешь с моего лица налипшие пряди волос и проводишь большими пальцами по скулам, убирая остатки слез. Я в ловушке из твоих рук и мне не остается ничего другого, как воспользоваться твоим советом. Я глубоко дышу, постепенно выравнивая дыхание и промерзая до самых костей: холод от стены проникает внутрь и меня трясет мелкой дрожью, когда ты пронзительно смотришь в мои глаза. — Красивая. Ты такая красивая, Кейт, — ты целуешь меня, нежно, в уголок губ, прикусываешь нижнюю губу и проводишь по ней языком. Твое горячее дыхание сбивается, и ты вновь теряешь контроль, но теперь уже от желания. — Я даже сомневаюсь в собственных силах... смогу ли я сохранить то, чем одарила тебя природа, — горькие слова обрываются поцелуем, сначала осторожным и нежным, а затем все более напористым. Ты сжимаешь мои бедра, толкаясь своими, а я думаю только о том, что хочу жить.
Отчаянно, до предела.
Так сильно, что готова разорвать тебя на части. Залить душевую кровью и искупаться в твоих криках.
Глухо стону, когда ты, приспустив брюки и закинув мою ногу на свои бедра, входишь в меня резким толчком. От трения со стеной лопатки начинает нещадно саднить, так же, как саднит внутри от твоих глубоких, остервенелых движений. Я вспоминаю нашу первую близость и не нахожу ничего общего с тем, что происходит сейчас: ты делаешь это по-животному грубо, нисколько не заботясь о моих ощущениях и не пытаясь казаться нежным любовником. Механические толчки, в которых вложена вся твоя беспомощность — ты хочешь видеть меня частью своего сада, но при этом не можешь убить.
По крайней мере не сейчас.
Не сегодня.
И я не знаю, сколько времени у меня осталось, поэтому нужно использовать любой шанс, и предстоящий вечер — один из них.
Глава 21
Вашингтон, округ Колумбия
Самое сложное — смотреть ему в глаза и при этом тщательно подбирать фразы, увиливать от правды и скрывать то, что должно оставаться в тайне. Самое сложное — говорить о твоей смерти, при этом не помня, как это произошло, потому что тебя убила не я. История повторилась, Алан, и ты наверняка гордился бы маленькой Кейти, если бы был жив, конечно. Сидящий передо мной мужчина отличается проницательно ненавязчивым взглядом, я знаю, что он анализирует каждый мой жест, слово, каждую паузу в разговоре и мимику лица; я знаю, что стоящий в стороне Михаэль, рассматривающий принесенные им бумаги и с виду не интересующийся нашим разговором, впитывает каждое слово и следит за тем, чтобы детектив Кроу, приехавший из Атланты, не перешел границы. Он не переходит, но каждый его последующий вопрос вызывает некоторые трудности: мне становится все сложнее контролировать свои ответы, в которых может промелькнуть компрометирующие меня обстоятельства.