— Вам нравятся цветы?
— Что? Я, эмм, я не знаю. Да, наверное. Они красивы, — мне становится стыдно за свою бессвязную речь, но я не могу иначе, когда ты стоишь вот так, в шаге от меня, и я чувствую твой пряный запах, насыщенный, немного горьковатый, в корне отличающийся от привычных здесь ароматов.
— Красивы? И все? Это все, что вы видите, Кейт? — Господи, прекрати называть меня по имени, иначе даже теплая кофта, надетая на мне, не поможет справиться с непонятным ознобом, заставившим меня укутаться в нее плотнее и обнять себя за плечи. Сегодня не холодный день, нет, но кровь все равно леденеет, превращаясь в кристальный иней. — Дело не только в их красоте, а в их слабости, уязвимости, нежности, беззащитности. Только посмотрите на них, — ты делаешь театральный жест рукой, и твои глаза загораются мрачным огнем, словно ты смакуешь каждое слово, что срывается с твоих чувственных губ. Берешь в руки одну из роз, стоящих в вазе на столе, и проводишь по ее лепесткам кончиками пальцев, едва касаясь и будто лаская бутон. Задеваешь каждый изгиб, не упускаешь ни одной детали. Нежен. Осторожен. Пугающе аккуратен. — Они столь ранимы, капризны, зависимы: от света, влаги, температуры. Один неверный жест, одно резкое движение, и их красоты нет, — в следующее мгновение ты сжимаешь пальцы, и лепестки розы, которую ты одаривал своей лаской, беспомощно сминаются в кулаке, вызывая на твоих губах мечтательную улыбку. — Красота увядает, но оставляет приятное послевкусие от обладания ею.
Я даже не замечаю, как перестаю дышать, наблюдая за постепенно разжимающимися пальцами, и как ты склоняешь голову чуть вбок, точно так же наблюдая за моей реакцией и наслаждаясь моей, скорее всего... потерянностью.
— Простите, я заплачу за нее. Меня устраивает утро, — ты говоришь это небрежно, словно и не было этого жуткого представления, устроенного лишь секунды назад, и протягиваешь кредитку, которая чуть ли не выпадает из моих замерзших пальцев.
Мне нужно перестать нервничать, а тебе как можно скорее уйти. Прошу.
Спасибо.
Ты забираешь карту назад, до этого пристально наблюдая за моими действиями, и становишься официально серьезным, деловым, недоступным, поправляешь воротник дорогого пальто и, не сказав ни слова, выходишь, оставляя меня совершенно опустошенной, замерзшей и задумчивой. Все также думая о произошедшем, я подхожу к стеклянной двери и вылавливаю твою фигуру, пересекающую дорогу. Она почти размыта усилившимся дождем, и все же это не мешает мне увидеть то, как ты резко останавливаешься, поворачиваясь назад и вынуждая меня отпрянуть от двери. Как можно дальше, за пелену дождя, разделяющую нас.
Остаток дня проходит в привычных хлопотах, я жду не дождусь вечера и приезда мистера Вилмора, всегда появляющегося в конце смены и берущего на себя обязанности по закрытию магазина. И, прописывая план доставок на завтра, мыслями возвращаюсь к тебе: такому пугающе далекому, чужому, но в то же время очаровательно красивому в тот момент, когда ты одарил меня улыбкой. Если бы не твои до безумия проницательные глаза, отталкивающие своей цепкостью, ты мог бы быть идеальным, настолько идеальным, что я могла бы думать о тебе сегодня ночью, и завтра, и послезавтра, и даже через неделю, но сейчас я всеми силами пытаюсь отвлечься, не вспоминать и не испытывать вновь того жгучего страха, вызванного твоим появлением.
Искренне радуюсь приходу Дерека, владельцу магазина, который, как и всегда, не опаздывает, приезжая ровно без пяти семь. Его низкая раздутая фигура появляется в проеме дверей, и на добродушном лице расцветает приветливая улыбка. Он напоминает мне веселого смайлика, никогда не ворчащего и не жалующегося, прощающего мои промахи и иногда зачищающего за мной хвосты. Он относится ко мне как к дочери и в свои шестьдесят с хвостиком обладает неуемной энергией, которой я искренне завидую, потому что каждый божий день чувствую себя как выжатый лимон.
— Добрый вечер, Кейти, — улыбаясь, говорит он и, подходя ближе, приносит свежесть осеннего вечера, которую я вдыхаю с удовольствием жадно. Скорее бы уйти отсюда и избавиться от приторного запаха гиацинтов, заполнившего каждую молекулу воздуха.
Так же, как совсем скоро заполнишь его ты.
— Добрый вечер, мистер Вилмор, как ваша жена?
— Сегодня уже лучше, спасибо. Кашель проходит, да и насморк на той поре. Что поделать, она так не любит сырость, — пожимает он плечами и забирает планшет с графиком поставок. Тяжело пыхтя, надевает очки, и несколько секунд молчит, изучая записи. За это время я успеваю накинуть парку, обмотать вокруг шеи длинный шарф и даже надеть теплые перчатки. Я тоже не люблю сырость и холод, а мои пальцы... я вообще не помню, чтобы она когда-либо были теплыми. — Хм, поставка мистеру Коулману в десять. Думаю, лучше перенести ее на более раннее время, иначе он будет недоволен. Мы и так задержались с заказом.
— Он не оговаривал точное время и согласился на утро, оплатив сразу же. Правда, ему не совсем понравились сами цветы, — растерянно замолкаю, когда Дерек поднимает на меня испытующий взгляд. Несколько складок появляется на его обычно гладком лбу, и он снисходительно улыбается, ввергая меня в еще большее замешательство.
— Наверное, ты ошиблась, мистер Коулман не мог посетить наш магазин.
— Почему?
— Потому что вот уже несколько лет он прикован к постели.
Не могу произнести ни слова, ни черта не понимая, и хмурюсь, силясь найти объяснение, потому что это точно был Коулман, по крайней мере он согласился с моим обращением.
— Может, у него есть сын? Или брат? — наконец найдя варианты, лепечу я, а Дерек кривит губы, задумчиво разглядывая стол, весь заваленный ручками, лопатками для земли, лентами и оберточной бумагой.
— Не припоминаю. Кажется, он единственный ребенок в семье, да и женат не был. Впрочем, в наше время это никого не останавливает, и брак не считается необходимостью, — он шепчет будто себе, совершенно меняя тему и продолжая говорить что-то о нынешних нравах, в то время как я его не слушаю и пытаюсь сложить детали пазла. Если это родственник Коулмана, то все вполне логично, ведь не будет же кто-то с ним не связанный оплачивать внушительную сумму. В конце концов, это уже не мои проблемы — товар оплачен, доставка оговорена, а Коулман получит свой заказ завтра. Все просто. Улыбаюсь, отбрасывая подозрения прочь, и прерываю нотации Дерека:
— Что ж, так или иначе, все решено, так что до встречи, мистер Вилмор, — на прощание машу ему рукой и выхожу на улицу, для чего-то оборачиваясь назад. Листовка с красивым, но несколько выцветшим лицом попадает в поле зрения, и я задерживаю на ней сожалеющий взгляд. Она висит здесь с самого начала, как раз под вывеской "открыто", и никто из нас не решается ее сорвать, будто бы еще веря, что пропавшую полгода назад девушку найдут, и что она вернется в свою семью, до сих пор хранящую надежду увидеть ее.
Точно так же буду надеяться я, смотреть на прохожих напечатанными на принтере глазами и верить, что твой безумный сад обнаружат, и я не успею стать одним из твоих цветов, уснувших в постели из формалина. Надежда — это единственное, что не давало мне сойти с ума, когда я чувствовала на себе твой взгляд, от которого выворачивало кости, взрывало внутренности, ломало на части. Но это будет потом, а пока я с тихой грустью отворачиваюсь в сторону города, залитого светом фонарей, и иду навстречу одиночеству, ожидающему меня в квартире.