Странно откровенничать с совершенно чужим человеком, но знаешь, привлекательность всегда вызывает доверие, даже если интуиция кричит об обратном.
— И как успехи? В понимании... — поясняешь, когда я хмурюсь, и как-то незаметно оказываешься ближе, просто берешь и съедаешь расстояние между нами, прикрываясь желанием поставить учебник на место. Я поджимаю губы, нервно сглатывая и нагибаясь чуть в сторону, так, чтобы не мешать тебе, и несколько торопливо отвечаю:
— Намного лучше, чем в первом семестре, — отвратительная шутка, но мне сложно справиться с волнением от твоей близости. Наши плечи почти соприкасаются, и против воли я изучаю твой профиль: идеальную линию стрижки, четкую, ровную, волосок к волоску, идеально побритый подбородок, идеально чувственные губы и идеальный ряд зубов, когда ты вполне доброжелательно улыбаешься, замечая мой бестактный интерес. — Простите, мистер, эмм, Коулман...
— Алан, — четко и одновременно чувственно, словно ты доверил тайну, а не имя вовсе.
Действительно доверил, ведь твое настоящее имя знала только я. Никто больше. Согласись, ты уже тогда решил, что эта тайна умрет вместе со мной, потому что наша встреча не была случайной и потому что ты не любил созидать. Впрочем, ты никогда не признавал этого, считая свой сад произведением искусства.
— Хорошо. Эмм... Алан, но я могу пропустить автобус, так что... — даже не думаю о том, что поступаю крайне невежливо, прерывая знакомство, и извиняюще улыбаюсь, наконец разворачиваясь и следуя к выходу. Лишь оказавшись на остановке, в компании студентов, немного расслабляюсь и скидываю с себя беспокойство. Всего лишь совпадение, одна из встреч, которые пройдут мимо, померкнут в воспоминаниях и больше не потревожат. И мне не кажется странным, что ты оказался посреди студенческого городка, в книжном магазине, заполненном атрибутикой университета и учебными пособиями. Совершенно чужой, таинственный и пугающий, ты займешь мои мысли надолго — и даже вечером, когда в мою квартиру ворвется окрыленная любовью Аманда и ее друг, я буду вспоминать тебя.
Особенно твои глаза. Серые, с крупинками льда.
— Ты меня слышишь? Чейс и я решили провести Рождество вместе, так что если ты желаешь присоединиться к нам, то мы за, — Аманда касается моей руки, привлекая внимание, и я безразлично пожимаю плечами. Меньше всего мне хочется быть третей лишней, поэтому, бросив быстрый взгляд на Чейса, ковыряющегося в кофеварке и ищущего поломку, я отрицательно мотаю головой.
— Прости, но у меня планы.
— Какие? Ты же не едешь домой.
— В кой-то веки у меня появилась возможность побыть наедине с собой, так что спасибо за предложение, но я предпочту бокальчик чего-нибудь крепкого и теплый плед. И не смотри на меня так, я не собираюсь хандрить. Быть может, схожу на какое-нибудь представление. Серьезно, Эм, со мной будет все в порядке, — для пущей убедительности улыбаюсь, а потом поворачиваюсь к телевизору и, сделав громче, вглядываюсь в знакомое лицо девушки, той самой, чье изображение украшало плотный лист бумаги с надписью "разыскивается". — Как такое возможно? Почему они это делают? — шепчу, с грустью слушая размеренный голос корреспондента, так просто рушащего надежды: ее семьи, друзей, любимых. Сотен сердец, что никогда не увидят ее в живых.
— Много причин, — кривит губы Чейс и, разочарованно выдохнув, отставляет кофеварку в сторону. Его длинная челка, зачесанная на одну сторону, выбивается из прически и заслоняет половину лица, скрывая пробороздивший скулу шрам. Он не портит его привлекательности, но каждый раз напоминает о том, что в детстве Чейс был непоседливым ребенком. — Начиная от отголосков детских комплексов и заканчивая серьезными психическими отклонениями.
— Да брось, с чего ты взял, что это жертва маньяка? Может, ее дружок убил, в порыве ревности, — добавляет Аманда, а мне от ее шутливого тона становится мерзко-мерзко. Ведь она тоже может быть на ее месте. Она, я, девчонка с третьего курса или та молодая секретарша, задницу которой обсуждает чуть ли не половина колледжа.
— Вряд ли ее дружок решился бы на такое, даже в порыве ревности, — намекая на то, что тело обезображено до неузнаваемости, говорит Чейс, а я совсем не в тему вспоминаю про смятые лепестки, превратившиеся в поломанное месиво. — Тем более, они сами выдвигают эту версию. Еще парочка трупов, и, увидите, они сообщат о серийном убийце, наверняка скрывающемся под "маской нормальности". Удивительно, как человек может вести двойную жизнь — быть примерным гражданином и настоящим монстром одновременно. Наверняка он один из гедонистов или властолюбцев, получающих удовольствие от контроля над чьей-то жизнью. Если бы мне дали возможность покопаться в этом, — с некой мечтательностью шепчет Чейс, а потом резко меняет тему: — Она сдохла. Я про кофеварку.