Однако, к своему смущению, она вдруг осознавала, что крепко сжимает существо в объятиях, даже когда оно входило в ее тело – словно тонущий человек, готовый уцепиться буквально за все, что ни попадется под руку. Мало того, еще и судорожно обхватывала его сплетенными ногами. Иногда ее будил крик. Пронзительный женский крик, истеричный и беспомощный. Страшно слышать.
Юнис откинула простыни и одеяло – они душили ее. Настольная лампа все еще горела. Времени непонятно сколько – то ли половина второго, то ли четыре утра – самый разгар ночи. Влажное молчание ночи. Абсолютное, непередаваемое словами одиночество ночи. Дверь в комнату Юнис снова закрыта. И разумеется, заперта.
Но и от постели, и от самой Юнис пахло им.Сырой омерзительный запах. Знакомая до тошноты вонь перезрелых персиков. Надо принять душ и смыть с себя эту влагу и запах, промыть каждую клеточку, каждую пору кожи.
У изножья кровати висела «ловушка для снов». Хрупкая, точно птичье гнездышко. Шелковистые перышки трепещут от дыхания Юнис.
– О Господи! Если ты есть, Бог, помоги мне, помоги!
И вот в начале мая за ленчем в академии настал момент, когда беседа за столом вдруг стихла, и через секунду Юнис с беспокойством заметила, что все присутствующие, в том числе и проректор, смотрят на нее. Ей задали какой-то вопрос? И если да, то кто? Или она грезила наяву, рассеянно поглаживая подбородок, который немного болел? Проректор, лысеющий добродушный мужчина, всячески опекавший Юнис Пембертон, поскольку именно ее наметил себе в преемницы (и тогда она стала бы первой женщиной-проректором за всю стосемидесятилетнюю историю академии изящных искусств), сочувственно и понимающе улыбнулся. И чтобы избавить Юнис от смущения, обратился к другому гостю и спросил: «Ну а вы что думаете по этому поводу?» Ну и так далее, в том же духе, и неловкий момент прошел.
Юнис, донельзя смущенная, сделала над собой усилие и стала слушать. Вся – внимание, и в глазах коллег выглядит совершенно нормально. Да она просто уверена в этом, она вновь стала собой. И, однако же: ни один из вас даже не догадывается, что у меня есть другая жизнь, моя тайная жизнь!
Уже позже, зайдя в туалет, она, к своему ужасу, вдруг увидела в зеркале, что на подбородке у нее красуется совершенно безобразный синяк – огромный, отливающий пурпурно-оранжевым, цвета гниющего фрукта. Как она умудрилась выйти сегодня из дома, даже не заметив? Неужто ни разу не посмотрела на себя в зеркало? Она могла бы скрыть, замаскировать его, повязать, к примеру, на шею какой-нибудь яркий веселенький шарфик. Но теперь, конечно, уже поздно. Неудивительно, что коллеги так смотрели на нее.
Они знают.
Но что именно знают?…
Стоял мягкий и теплый душистый майский вечер. По дороге домой Юнис зашла в магазин спортивных товаров и купила охотничий нож с лезвием из нержавеющей стали двенадцати дюймов в длину.
Хозяин магазина улыбнулся и осведомился, предназначается ли нож для нее, возможно, она охотник? И ожидал, что она ответит: нет, это в подарок, хочу подарить хороший нож племяннику, сыну сестры, ибо женщинам типа Юнис охотничий нож вовсе ни к чему. Но Юнис лишь улыбнулась в ответ и сказала тихо:
– Да, вообще-то я себе покупаю. Да, я охотник. Начинающий.
Юнис вошла в дом, он казался пустым. Можно было подумать, в нем ни души. Ни звука, ни тихого сдавленного смешка, ни скрипа половицы на заднем крыльце или на лестнице. Лишь в воздухе слабо попахивало им,но как легко спутать этот запах с кисловатой вонью чего-то прокисшего на кухне.
Другой бы так и подумал.
Онбыл с ней накануне ночью в постели, вел себя грубо и разнузданно. Хоть она и велела ему оставаться внизу, была очень строга с ним, дала прямо это понять. Она не из тех женщин, кто, говоря «нет», подразумевает «да». Но он не обратил внимания на ее слова и увещевания. С самого начала не обращал.
Но может, в доме действительно никого? Юнис уже давно не включала сигнализацию, потому что он несколько раз, приходя и уходя, приводил ее в действие. Вместо этого она оставляла в нескольких комнатах свет, а радио вообще было включено постоянно. Именно таким образом полиция рекомендовала отпугивать потенциальных взломщиков. И до сих пор это средство работало безотказно.
Юнис медленно шла по первому этажу дома. Если он здесь, то скорее всего на задней веранде. Но нет, она не угадала – веранда оказалась пуста. А вот и старая кушетка. Обивка в цветочек совсем выцвела. Вот одеяло, которое Юнис дала ему. Теперь совершенно грязное, оно валяется на полу. И этот его запах, который ни с чем не спутать.
На кухне тоже никого. Буфеты и столы чистые, раковина сияет – все в таком же виде, как было утром. Одним из способов снять накопившееся раздражение стала уборка, Юнис сама драила и мыла кухню, хотя мать нанимала для этого домработницу. Но Юнис предпочитала все делать сама. Зачем впускать постороннего человека в свою жизнь? Достаточно того, что один чужак уже вошел в ее дом и жизнь непрошеным гостем.
Пластиковая поверхность стола в кухонном уголке, тоже безупречно чиста. Когда он ел в кухне, то почему-то избегал этого уголка, соглашался сидеть здесь, лишь когда Юнис кормила его. Когда Юнис была поблизости.
Юнис уже собралась выйти из кухни, как вдруг заметила на полу что-то блестящее. Маленькая кучка дочиста обглоданных цыплячьих костей. А возле холодильника – кусок апельсина, недоеденного и не очищенного от кожуры. Юнис с отвращением покачала головой – такова уж была его манера есть.
Животное. С самого начала. Безнадежен.
Боже, какой позор!Она потерла синяк на подбородке.
Поднявшись наверх, Юнис вошла в спальню и в ту же секунду почувствовала: что-то неладно. Такое ощущение возникает, когда тебе грозит опасность, она разлита в воздухе. Но не успела Юнис опомниться, подготовиться к нападению, как кто-то набросился на нее сзади. Сильные мужские руки обхватили ее, яростно затрясли.
– Не смей сопротивляться, сучка!
Юнис уронила бумажный пакет, в котором лежал охотничий нож, упала на пол, на четвереньки. Она так растерялась, что даже не испытывала страха. Это было совсем не похоже на него, нападать вот так, с такой всепоглощающей яростью. В нем она никогда не замечала желания причинить ей боль. Или убить…
Юнис хотела открыть рот и закричать, но тут ей нанесли сильный удар кулаком по голове. Она лежала на ковре в полубессознательном состоянии, ослепленная и онемевшая, пытаясь набрать в рот воздуха, и смутно различала перед собой мужскую фигуру. Мужчина, кем бы он ни был, стоял перед комодом, открывал ящики, выбрасывал на пол содержимое и что-то злобно бормотал. Он убьет меня, он забьет меня до смерти, он ни перед чем не остановится, для него убить человека – все равно что муху раздавить.И она поползла к тому месту, где лежал пакет, достала нож, зажала его в руке. Потом вскочила и бросилась на него. Мужчина показался ей знакомым, хоть она и никогда не видела его прежде. Выше ее на несколько дюймов, широкоплечий, смуглокожий. Он обернулся – на его лице отразилось удивление, – а Юнис с маниакальной силой и яростью вонзила нож ему в шею. Кровь хлынула потоком, мужчина закричал – то был высокий и какой-то женский крик. Растопырив пальцы, мужчина пытался защититься от ударов, но Юнис была неумолима. Она ударила ножом еще раз и еще, била слепо, куда попало – в горло, лицо, грудь, а когда он повернулся и начал отступать к двери, нанесла последний удар в основание шеи, в верхнюю часть позвоночника. Она рыдала, задыхалась, кричала: «Ты, ты, ты!» – не понимая, что делает, не понимая, откуда берется в ней нечеловеческая сила, позволяющая сделать это. Она понимала лишь одно: сделать это надо, давно пора.