Пару лет назад Иван Аркадьевич снова вспомнил о талантливой актрисе: типаж Колесниковой идеально подходил под роль в новом проекте – позвонил ей, но ее номера телефона больше в природе не существовало. Ассистенты Варламова Ольгу тоже не нашли.
«Жаль, что кинокарьера у такой перспективной актрисы не сложилась. Видно, гонору слишком много было и захотелось легких денег и славы», – размышлял Иван Аркадьевич.
Целительница хмуро смотрела на него и размышляла о чем-то своем. Ольга сильно изменилась. Перед режиссером сейчас сидела бледная копия той прелестной рыжеволосой девушки с синими глазами, которую он знал. Словно кто-то ластиком стер цветовую палитру с ее лица и волос.
– Не в этом дело, – вдруг нахмурилась ведунья. Ее рука взмыла вверх, как крыло раненой птицы, и снова легла на плед, укрывающий колени женщины. – Все было совсем не так, как вы думаете.
Варламов хотел что-то сказать, но вошла старуха с подносом и, грохнув его на стол, занялась сервировкой. Бокал коньяка поставила напротив Ивана Аркадьевича, старательно расставила на столе вазочку с печеньем, тарелки с надломанной плиткой шоколада и ломтиками лимона, две чашки ароматного чая.
– Почему один бокал? – с раздражением спросила Ольга.
Старуха плотно сжала губы и тенью выскользнула из комнаты.
– Вот сволочь старперская. Блюдет меня, как младенца, – сварливо пробормотала Матушка Кассиопея.
В ее глазах промелькнула такая боль, что Варламов похолодел. Господи, как же он сразу не понял, что она больна! Восковое лицо, исхудавшие руки, потускневшие волосы, гладко зачесанные назад, фигурка, укутанная в теплую кофту, плед на коленях, вспышки раздражения и взгляд уставших глаз – все говорило о серьезных проблемах со здоровьем.
– Что случилось? – спросил Варламов, плеснув в чашку с чаем коньяк.
– Да по дурости все, – отмахнулась Ольга.
Женщина налила коньяка из бокала Варламова себе в чай, обхватила ладонями чашку, с наслаждением пригубила ароматный напиток и посмотрела сквозь Ивана Аркадьевича, собираясь с мыслями. Варламов молчал, ждал, когда Колесникова будет готова выложить правду о своей беде.
– После вашего приглашения на пробы на меня предложения посыпались как из рога изобилия, – наконец тихо заговорила Ольга. – Я отказывалась. Все было не то, хотелось чего-то значительного. Избаловали вы меня, Иван Аркадьевич, разговорами о великом кино. И потом, вы же знаете, как преподаватели относятся к студентам, которые, не закончив обучение, срываются на съемки. На четвертом курсе я сдалась – захотелось окунуться в тайны съемочного процесса. Славы захотелось до зубовного скрежета. Предложение одного молодого, но очень перспективного режиссера я восприняла с восторгом. Сценарий тоже порадовал, свежий и нестандартный. Картина обещала стать культовой. Кастинга не было, меня утвердили на роль сразу, без проб. Через неделю вместе с другими актерами и съемочной группой я уже была в Крыму, где планировалось снимать натуру. Море, солнце, скалы – все было восхитительно. Нас поселили на старой даче, принадлежащей кому-то из бывших партийных аппаратчиков. Там же должна была проходить основная часть съемок. Планировалось на следующий день начать работу, но вышла заминка с получением разрешения. Съемочная группа и актерский состав – сплошь молодой. Понятное дело, ветер у всех в башке свищет. Выпили домашнего вина, накурились травы и на подвиги потянуло. Кто-то бросил клич на «тарзанке» развлечься. Идею поддержали. Но когда дело дошло до прыжка – запал у всех моментально прошел. И тут режиссер и две актрисульки принялись меня подначивать – роль-то мне досталась отмороженной экстремалки. По жизни мне без всяких экстримов адреналина хватало, но я моментально перевоплотилась в свою героиню и бесстрашно полезла в петлю. Все улюлюкали и хлопали в ладоши. Только один человек попытался меня остановить, но я не послушала. Дальнейшее не помню, память сохранила лишь ощущение свободного полета. Очнулась в больнице, в реанимации. Как оказалось, в коме провалялась три месяца. Мне рассказали, что «тарзанка» оборвалась, а страховочный трос по каким-то причинам не пристегнули. Я упала на камни с высоты десяти метров и просто чудом выжила. Хотя лучше бы разбилась насмерть, – грустно улыбнулась Колесникова. – Я уже никогда не смогу ходить, и вообще весь мой организм – труха.