Рядом же, через переулок, размещалось весьма мрачное трехэтажное здание правления Никольской мануфактуры. Очевидец так описывал этот «оплот» крупного капитала: «Церковная тишина в комнатах, по которым я проходил, давала понять о том, что здесь знают, что такое дисциплина. Никто не курил. Паркетный пол блестел, как лакированный. Широкие зеркальные окна закрыты снизу зелеными занавесками, чтобы служащие не глазели на улицу. За дубовым барьером — шведские столы, как в заграничных банках. Странно только, что за такими столами сидело много людей с допетровскими бородами, одетых в поддевки и кафтаны. Тут я вспомнил, что фирма Морозовых старообрядческая…»{252}Уместно добавить, что в описываемый период (речь идет о начале XX в.) деление компаний по конфессиональному (вероисповедному) признаку вряд ли уместно. Любое крупное предприятие действовало в соответствии с универсальными законами капиталистического производства и распределения. Другое дело, что хозяева Никольской мануфактуры придерживались определенных религиозно-мировоззренческих принципов, в соответствии с которыми подбирался персонал и устанавливался внутренний распорядок. Получалось своеобразное смешение «французского с нижегородским», что не могло не бросаться в глаза.
В старообрядческих семьях детей воспитывали по древнему уставу благочиния — в строгости, беспрекословном послушании, в духе религиозного аскетизма. Однако и новое неумолимо вторгалось в жизнь. В морозовской семье уже были гувернантки и гувернеры, детей обучали светским манерам, музыке, иностранным языкам. Вместе с тем применялись и традиционные купеческие «формы воспитания» и, как вспоминал Савва, «за плохие успехи в английском языке драли…»{253} В четырнадцать лет старшего сына определяют в Четвертую гимназию, которая находилась недалеко от «родового гнезда», у Покровских ворот, в хорошо известном москвичам «доме-комоде». В этом дворце графов Апраксиных, построенном в стиле рококо еще в 60-х годах XVIII в., с 1861 г. размещалось указанное учебное заведение (в настоящее время — ул. Чернышевского, 22). Имена братьев Саввы и Сергея Морозовых значатся среди выпускников 1881 г.{254} (Заметим, кстати, что одновременно несколько месяцев здесь же учился и К. С. Станиславский, который курса тут не кончил, но оставил описание мрачных порядков в этой гимназии{255}.)
По соседству с «дворцом Апраксиных» существовало одно из старейших и крупнейших учебных заведений, созданное на средства «именитого московского купечества» еще в начале XIX в., — Практическая академия коммерческих наук, выпускники которой получали полный курс среднего учебного заведения, и этих знаний было бы вполне достаточно для ведения «семейного дела» (современный адрес — Покровский бульвар, 11). Много лет отец Саввы входил здесь в число действительных членов Общества любителей коммерческих знаний. Однако Морозовы своего сына туда не определяют и решают, учитывая его склонности к естественным наукам, дать полное университетское образование. В 1881 г. Савва Второй поступает на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. В студенческие годы его интересы не ограничиваются только естественными науками; с большим интересом изучает он политэкономию и философию, регулярно посещает блестящие лекции одного из крупнейших русских историков В. О. Ключевского. Заканчивает он университет в 1885 г. со званием «действительного студента», которое присваивалось тем, кто кончил курс, сдал все экзамены, но не защитил диплома (для тех, кто не собирался делать служебную карьеру, имели значение сами знания, а не свидетельства).
Еще в гимназии, вспоминал С. Т. Морозов, «я научился курить и не веровать в бога»{256}. Из такого признания следует, что у этого внука и сына купца неприятие семейных и корпоративных традиций проявилось довольно рано. Позднее это неосознанное чувство перерастет в убеждение и приведет к целенаправленному отрицанию многих «общепринятых» норм и канонов.
К 80-м годам относится и еще одно событие в биографии Саввы Тимофеевича, наложившее заметный отпечаток на многое в последующей жизни. Он влюбляется в молодую, умную и красивую жену своего родственника С. В. Морозова — Зинаиду (Зиновию) Григорьевну (1867–1947). Злые языки утверждали, что ранее она была простой работницей на одной из морозовских фабрик («присучальщицей», «ткачихой» и т. д.). Такую версию можно встретить в мемуарах{257}. Об этом же, правда, с оговоркой пишет в своем очерке «Савва Морозов» А. М. Горький{258}. Подобные утверждения никогда не были документальными и являлись лишь очередной расхожей сплетней, которые так охотно плодили многочисленные недоброжелатели Саввы Тимофеевича и которую приняли на веру даже симпатизировавшие ему мемуаристы. Трудно вообразить, чтобы добропорядочный двоюродный племянник, Сергей Викулович, мог позволить себе брак с девицей «без роду и племени». Ее внук, прекрасно осведомленный в вопросах семейной генеалогии, определенно говорит о том, что бабка происходила из купеческого рода Зиминых{259}. Она дочь богородского купца второй гильдии Г. Е. Зимина, который был родом из с. Зуева, где и начал торговать мануфактурой. В 1874 г. он причисляется к московскому купечеству и ведет уже мануфактурную торговлю в Москве, в Зеркальном ряду{260}. От брака с Зинаидой Григорьевной у Саввы Тимофеевича было четверо детей: Тимофей (1888 г.), Мария (1890 г.), Елена, Савва (1903 г.). (Точную дату рождения Елены установить не удалось{261}.)
Мы не знаем, как происходил бракоразводный процесс. «Оформить развод» в условиях России, где не было официального гражданского брака, было чрезвычайно трудно (достаточно вспомнить пьесу «Живой труп» Л. Н. Толстого). Доподлинно известно другое: женившись на «разводке» (венчались они в марте 1888 г.), С. Т. Морозов, что называется, «прославился на всю Россию». По тогдашним купеческим меркам это был скандал. Отец невесты якобы даже заявил, что ему было бы легче видеть свою дочь в гробу, «чем такой позор терпеть»{262}. Самого же С. Т. Морозова эта шумиха не смутила, хотя почти вся родня была настроена против новой родственницы. В конце концов родители смирились с браком старшего сына.
После окончания университета он уезжает в Англию. Здесь изучает химию в Кембриджском университете, собирается защищать диссертацию. Одновременно знакомится с постановкой текстильного дела на английских фабриках. Необходимость возглавить семейное дело заставляет уехать в Россию. Трудно определить, когда точно вернулся из Англии, но уже в марте 1887 г. он фигурирует в числе тех, кто представил ценные бумаги к собранию пайщиков{263}. Савва становится руководителем Никольской мануфактуры, однако лишь номинально. Большинство паев, как уже говорилось, а следовательно, и голосов на собраниях совладельцев принадлежало отцу и матери, а после смерти Т. С. Морозова его вдова — главный и основной пайщик товарищества. Это важно подчеркнуть, так как в своей деятельности он всецело зависел от воли своей матери, которая оставалась и формально директором-распорядителем, т. е. совмещала в своем лице должности и председателя правления, и директора{264}. Ее же старший сын по сути дела стал совладельцем-управляющим, но не полноправным хозяином.
В числе предъявителей ценных бумаг впервые имя Саввы Тимофеевича появляется в начале 1883 г., когда он представил 37 паев (менее 1 % общего числа){265}. В таких фирмах, как морозовская, на детей почти обязательно переводили определенную часть бумаг, иногда сразу же после их рождения. В 1885 г. его пакет увеличивается до 157 паев, а после смерти отца в его распоряжение поступает еще 500 штук, и общая численность пакета с конца 80-х годов составила 657 паев{266}. Эта доля остается неизменной вплоть до 1903 г., когда основной капитал Никольской мануфактуры увеличивается на 2,5 млн руб. и, соответственно, на 2500 паев, распределенных среди прежних совладельцев. Максимальное количество паев, принадлежавших С. Т. Морозову, не превышало 985 штук. Для сравнения отметим, что его мать представила к собранию пайщиков в марте 1890 г. 3165, а в марте 1904 г. — 3580 дивидендных бумаг фирмы{267}.