Здесь уместно затронуть вопрос о реальных доходах этого директора Никольской мануфактуры. В обществе циркулировали слухи о баснословных суммах, однако размеры их никогда не документировались. Со слов самого Саввы Тимофеевича, А. М. Горький заметил, что его годовой доход «не достигал ста тысяч»{268}. Попробуем в этом разобраться, опираясь на финансовую документацию правления морозовской фирмы. Поступления С. Т. Морозова состояли из директорского жалованья (сумма колебалась от 10 до 12 тыс. руб.), наградных (процент отчислений с общей суммы чистой прибыли) и дивиденда (процент дохода с каждого пая). За десять лет, с 1895 по 1904 г., он получил 112 тыс. руб. в качестве директорского содержания, примерно, 1 млн наградных и не менее 1,3 млн дивиденда, а всего около 2,5 млн руб.{269} Учитывая, что ему принадлежала еще и городская недвижимость, сдававшаяся в аренду, а также и земельные владения вне черты городских поселений (имения), как и должности в других фирмах (много лет он был директором высокодоходного Трехгорного пивоваренного товарищества в Москве), не будет преувеличением считать, что его личные доходы в этот период достигали в среднем 250 тыс. руб. в год.
Это было в условиях России очень много. Приведем такое сравнение. По данным на 1900 г., крупнейшие царские сановники имели годовое денежное содержание: Председатель Комитета министров, член Государственного совета, сенатор И. Н. Дурново — 30 тыс. руб., министр финансов С. Ю. Витте, министр путей сообщения, князь М. И. Хилков, член Государственного совета, сенатор, обер-прокурор Святейшего синода К. П. Победоносцев — по 22 тыс. руб. и т. д.{270} На фоне доходов Саввы Тимофеевича финансовое обеспечение высокооплачиваемых чиновников выглядит довольно жалким. Кстати, это была одна из главных причин зависти, перераставшей часто в ненависть к миллионерам-нуворишам со стороны бюрократически-дворянских кругов.
Однако деньги, как таковые, Савву Тимофеевича интересовали мало, что его принципиально отличало от других дельцов. Наблюдая жизнь купца-миллионера, А. М. Горький писал, что «личные его потребности были весьма скромны, можно даже сказать, что по отношению к себе он был скуп, дома ходил в стоптанных туфлях, на улице я его видел в заплатанных ботинках»{271}. Он был лишен тех амбиций, которые заставляли многих предпринимателей вкладывать большие средства в произведения искусства и козырять перед другими своими собраниями. К числу коллекционеров он не принадлежал и хотя приобретал значительные живописные работы (в их числе «Голова старушки» Н. А. Касаткина и «Венеция» И. И. Левитана), но сколько-нибудь заметной коллекции не составил{272}. Его непритязательность в жизни отмечалась многими. За этим, насколько можно судить, стояла не жадность, не всепоглощающая алчность, и он не был эдаким «русским Гобсеком». Просто не придавал особого значения ни самим деньгам, ни тем возможностям, которые они открывали для удовлетворения эгоистических желаний. У него были другие цели и интересы, а большие материальные возможности не сделали его счастливым человеком. «Легко в России богатеть, а жить трудно», — с горечью заметил он однажды{273}.
Однако его жена, Зинаида Григорьевна, придерживалась прямо противоположных взглядов, и Савва Тимофеевич часто, что называется, шел у нее на поводу. Она была умной, но и чрезвычайно амбициозной женщиной и старалась удовлетворять свое честолюбие именно тем путем, которым шли другие представители купеческого мира. Деньги, по её представлениям, позволяли утвердить себя в обществе. Немыслимые туалеты, невероятной ценности украшения, модные и самые дорогие курорты, собственный выезд, ложа в театре и т. д., и т. п. — все было подчинено амбициозным целям. Есть основания утверждать, что и строительство претенциозного морозовского «палаццо» в центре Москвы — результат ее устремлений.
После возвращения из Англии С. Т. Морозов приобретает довольно скромный дом на Большой Никитской, однако такой уклад жизни вряд ли мог устроить 3. Г. Морозову. В начале 90-х годов С. Т. Морозов покупает на тихой аристократической улице Спиридоновке барский особняк с садом. Купчая была оформлена на имя жены, и она же стала числиться владелицей. Ранее эта усадьба принадлежала Н. Т. Аксакову (брату С. Т. Аксакова), а до середины XIX в. тут жил поэт и государственный деятель И. И. Дмитриев, у которого в гостях бывали А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь и многие др. Поэт и друг А. С. Пушкина П. А. Вяземский написал об этом «приюте Муз»{274}:
В 1893 г. обветшалый дом был сломан и на его месте началось строительство роскошного особняка по проекту молодого архитектора Ф. О. Шехтеля (друг и ученик архитектора А. С. Каминского, зятя П. М. Третьякова). Это была первая крупная самостоятельная работа известного представителя стиля «модерн», который только-только начинал входить в моду. Постройка была завершена в 1896 г. (современный адрес — ул. А. Толстого, 17). В оформлении интерьеров принимал участие художник М. А. Врубель, имелись работы В. М. Васнецова, М. М. Антокольского, М. В. Якунчиковой и др. Выросший в центре Москвы и решенный в необычном стиле — сочетании готических и мавританских архитектурных элементов, «спаянных» воедино пластикой модерна, особняк сразу же стал одной из московских достопримечательностей. Таких вычурных, бросающих вызов «родовых замков» купечество себе еще не позволяло. Все это было ново, необычно, вызывало толки и пересуды. Актер М. П. Садовский откликнулся эпиграммой{275}:
Открытие этого московского «чуда» было обставлено весьма помпезно. Очевидец этого события, князь С. А. Щербатов, вспоминал: «На этот вечер собралось все именитое купечество. Хозяйка, Зинаида Григорьевна Морозова… женщина большого ума, ловкая, с вкрадчивым выражением черных умных глаз на некрасивом (как свидетельствуют сохранившиеся фотографии, утверждение более чем спорное. — А. Б.), но значительном лице, вся увешанная дивными жемчугами, принимала гостей с поистине королевским величием. Тут я увидел и услышал впервые Шаляпина и Врубеля, исполнившего в готическом холле отличную скульптуру из темного дуба и большое витро, изображавшее Фауста с Маргаритой в саду»{276}. Неоднократно бывал в этом доме и А. М. Горький, который писал о нем: «Внешний вид… напоминал мне скучный и огромный мавзолей, зачем-то построенный не на кладбище, а на улице. Дверь отворял большой усатый человек в костюме черкеса, с кинжалом у пояса; он казался совершенно лишним или случайным среди тяжелой московской роскоши и обширного вестибюля»{277}.
Об архитектурных достоинствах морозовского особняка, конечно, возможны различные суждения. Бесспорным является другое. Хозяйка дома всячески старалась превратить его в один из известнейших светских салонов Москвы: здесь устраивались вечера, балы, приемы. Причем, 3. Г. Морозова старалась, чтобы непременно присутствовала «аристократическая элита», что должно было повысить престиж. В 1902 г. жена А. П. Чехова О. Л. Книппер, писала мужу, что на одном из таких балов ей представили графа Шереметева, графа Олсуфьева, графа Орлова-Давыдова, которые, по ее словам, «все скучные и неинтересные». В ответ Антон Павлович со свойственной ему прозорливостью заметил: «Зачем, зачем Морозов Савва пускает к себе аристократов? Ведь они наедятся, а потом, выйдя от него, хохочут над ним, как над якутом»{278}.