Задолго до первой российской революции С. Т. Морозов почувствовал ее приближение, в чем проявилась его удивительная социальная прозорливость. Помогая революционерам, он не стремился, так сказать, подстраховаться на всякий случай и мыслил другими категориями. «Вы считаете революцию неизбежной?» — спросил у него А. М. Горький. «Конечно, — ответил Савва Тимофеевич. — Только этим путем и достижима европеизация России, пробуждение ее сил. Необходимо всей стране перешагнуть из будничных драм к трагедии. Это нас сделает другими людьми»{290}. Ответ просто поразительный, если принять во внимание, что такие слова произносил крупнейший капиталист, человек, который, казалось бы, имел все основания быть довольным. Прекрасно отдавал себе отчет в том, что революция могла смести таких, как он, но его интересовала в первую очередь судьба страны, а не собственные интересы. Помогал делу большевиков вполне осознанно и деньгами, и даже личным участием: нелегально провозил типографские шрифты, прятал от полиции известного большевика Н. Э. Баумана и даже доставлял запрещенную литературу на свою фабрику. Читал с интересом работы В. И. Ленина, высоко оценивал исторические перспективы большевизма, считал, что это течение в русском освободительном движении сыграет «огромную роль»{291}.
Что это? Человек, потерявший свои социальные ориентиры или увидевший то, что другим было не дано увидеть? Очевидно, и то, и другое. Превращаясь в чужого «среди своих», он пытался обрести опору в иной среде, но это сделать не удавалось. По словам А. М. Горького, «он упорно искал людей, которые стремились так или иначе осмыслить жизнь, но, встречаясь и беседуя с ними, Савва не находил слов, чтоб понятно рассказать себя, и люди уходили от него, унося впечатление темной спутанности»{292}. Пожалуй, только А. М. Горький, которого С. Т. Морозов ценил и искренне любил (лично познакомились они в конце 1900 г.), отвечал ему взаимной симпатией и называл его своим близким другом{293}.
С другой стороны, отношения, скажем, с А. П. Чеховым не сложились. Великий писатель много раз встречался с Саввой Тимофеевичем, бывал у него в гостях в Покровском{294}, в доме на Спиридоновке, ездил даже с ним летом 1902 г. в пермское имение Морозовых Всеволодово-Вильву, где Савва построил школу его имени. Однако никакой душевной близости между ними не было, и деловая и импульсивная натура С. Т. Морозова не вызывала симпатий у А. П. Чехова. Имея в виду Савву Тимофеевича, он однажды язвительно заметил: «Дай им волю, они купят всю интеллигенцию поштучно»{295}.
Искренние чувства и даже восторженное преклонение испытывал С. Т. Морозов к актрисе М. Ф. Андреевой, с которой он близко общался последние годы своей жизни, что не составляло секрета и для окружающих. Деликатнейший Константин Сергеевич Станиславский в феврале 1902 г. писал М. Ф. Андреевой: «Отношение Саввы Тимофеевича к Вам — исключительное. Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву, и Вы это знаете и относитесь к ним бережно, почтительно…»{296} Через много лет сама Мария Федоровна свидетельствовала: «Мы любили друг друга крепко хорошей любовью долголетних друзей, и я горжусь такими отношениями с одним из благороднейших людей, встретившихся мне в жизни, считаю незаслуженным с моей стороны счастьем»{297}.
В разговоре с А. М. Горьким С. Т. Морозов однажды сказал, что есть люди, «очень заинтересованные в том, чтоб я ушел или издох…»{298} Такая резкая оценка не была лишена известных оснований. Чем больше Савва отрывался от своего круга, чем дальше отходил от обычных купеческих «чудачеств» и все сильнее связывал себя с людьми и делами, враждебными существовавшим порядкам, тем ощутимее было недоброжелательное отношение к нему и со стороны властей, и со стороны родственников.
Вообще с родней он сколько-нибудь тесных отношений не поддерживал. Клан «Тимофеевичей» имел к началу XX в. широкие матримониальные связи, и некоторые из родственников Саввы Тимофеевича были довольно заметными фигурами и в деловой среде, и вне ее. Сестра Юлия была замужем за крупным предпринимателем и известным общественным деятелем Г. А. Крестовниковым, который в 1905 г. возглавил мощную представительную организацию буржуазии — Московский биржевой комитет, был членом Государственного совета. В 1910 г. Крестовниковы получили потомственное дворянство{299}. Их старшая дочь Софья вышла замуж за представителя одной из известнейших купеческих семей в России — Д. И. Стахеева, а вторая дочь Мария — за заводчика и инженера Н. Г. Листа, директора крупного машиностроительного общества «Густав Лист» в Москве.
Сестра Анна вопреки воле родителей стала женой приват-доцента Московского университета Г. Ф. Карпова («сын станового пристава»), который в 1870 г. защитил диссертацию и «был утвержден в степени доктора русской истории»{300}. Читал курсы лекций в Харьковском и Московском университетах, был другом В. О. Ключевского. После его смерти, в 1891 г., в Московском университете была учреждена на морозовские деньги премия имени Г. Ф. Карпова, присуждавшаяся за лучшие исторические работы, а вдова была избрана почетным членом Общества истории и древностей российских{301}. Эта ветвь морозовского рода тоже одворянилась. Их старший сын А. Г. Карпов стал крупным предпринимателем, «сподвижником» известного капиталиста П. П. Рябушинского, входил в совет Московского банка, состоял директором Товарищества Окуловских писчебумажных фабрик и, естественно, пайщиком морозовской мануфактуры. Его брат, Ф. Г. Карпов, занимал директорский пост в Никольской мануфактуре. Их сестра, Е. Г. Карпова, была женой известного деятеля А. В. Кривошеина{302}.
Необходимо сказать и о младшем сыне Тимофея Саввича — Сергее. Он окончил юридический факультет Московского университета, имел звание «кандидат прав». Активного участия в деловой жизни не принимал, больше интересовался музыкой и изобразительным искусством, сам писал пейзажи. Оказывал поддержку И. И. Левитану, мастерская которого одно время находилась в морозовском доме; давал деньги на известный журнал «Мир искусства». Много времени проводил за границей и в своем имении Успенское под Звенигородом, где у него жил и работал И. И. Левитан, гостил А. П. Чехов. Старший брат называл Сергея «ипохондриком», а А. П. Чехов писал, что это «скучнейший из джентльменов»{303}. Однако этот «ипохондрик» основал в Москве Музей кустарных промыслов, выстроил для него специальное здание в Леонтьевском переулке и передал городу Москве. (Здание сохранилось. В настоящее время его частично занимает Музей народного искусства, ул. Станиславского, 7.) Женился на сестре крупного чиновника А. В. Кривошеина (занимал различные посты и был в XX в. членом Государственного совета). В сентябре 1905 г. Сергей Тимофеевич был избран, а по сути дела назначен «матушкой», директором-распорядителем Никольской мануфактуры{304}.
К началу XX в. признанным «патриархом» морозовского рода была Мария Федоровна Морозова, которая умерла в 1911 г. (ей было более 80 лет). Причем оказалось, что она относилась к числу крупнейших собственников в России, а общая сумма принадлежавшего ей имущества достигала колоссальной цифры — 30 млн руб.{305} Миллионерша была далека от духовных запросов своих сыновей, и ее жизнь на протяжении десятилетий почти не менялась. Чрезвычайно набожная, окруженная многочисленными приживалками, она не пользовалась электрическим освещением, не читала газет и журналов, не интересовалась литературой, театром, музыкой и даже не решалась «из боязни простуды мыться горячей водой с мылом, предпочитала всевозможные одеколоны»{306}. Такому истинному представителю «темного царства», конечно, были чужды и окружение старшего сына, и образ его мыслей. Однако она довольно долго мирилась с этим, так как, во-первых, Савву практически некем было заменить (его деловые качества были вне конкуренции), а во-вторых, отстранить его от управления было нельзя без широкой огласки. По неписаной же купеческой традиции все происходившее в семье не должно было становиться известным посторонним. Мы не знаем и, наверное, никогда не узнаем, как увещевала мать своего сына, но, учитывая косвенные свидетельства, можно заключить, что попытки «наставить на путь истинный» предпринимались многократно. Общение с «неблагонадежными» и вообще большой интерес Саввы Тимофеевича к политическим и социальным вопросам особенно были неприятны набожной старухе. В конце концов между ними произошел полный разрыв.