В начале 1905 г. Россия содрогнулась от кровавой бойни, устроенной 9 января царскими сатрапами в Петербурге. Савва Тимофеевич вместе с А. М. Горьким был очевидцем Кровавого воскресенья и не мог оставаться безучастным. Он посетил председателя Комитета министров, который так описал этот визит: «Я его принял, и он мне начал говорить самые крайние речи о необходимости покончить с самодержавием, об установке парламентарной системы со всеобщими прямыми и проч, выборами, о том, что так жить нельзя далее и т. д.»{307}. Конечно, эти речи не произвели на сановника никакого впечатления.
Вернувшись в Москву, он на несколько дней уединяется на втором этаже своего особняка и составляет программу срочных социальных и политических реформ в стране. Этот документ чрезвычайно интересен для характеристики общественных воззрений С. Т. Морозова и заслуживает того, чтобы на нем остановиться подробней. «В числе событий, переживаемых Россией за последнее время, — писал он, — наибольшее внимание общества привлекли к себе возникшие в январе повсеместные забастовки рабочих, сопровождавшиеся серьезными народными волнениями… Обращаясь к исследованию причин последних забастовок, мы наталкиваемся на то в высшей степени характерное явление, что рабочие, приостановив работу под предлогом различных недовольств экономического свойства, объединяются затем в группы вне пределов фабрик и предъявляют целый ряд других, но уже политических требований». И далее, продолжая свой анализ, С. Т. Морозов заметил: «Действительно — отсутствие в стране прочного закона, опека бюрократии, распространенная на все области русской жизни, выработка законов в мертвых канцеляриях, далеких от всего того, что происходит в жизни… невежество народа, усиленно охраняемого теми препятствиями, коими обставлено открытие школ, библиотек, читален, словом, всего, что могло бы поднять культурное развитие народа, худшее положение, в котором находится народ сравнительно с другими перед судом и властью, — все это задерживает развитие хозяйственной жизни в стране и порождает в народе глухой протест против того, что его гнетет и давит»{308}.
После констатации положения автор выдвинул конкретные предложения: 1) предоставить право свободно создавать союзы; 2) исключить карательные меры за проведение забастовок. Однако он понимал, что прогресс невозможен без изменения политических условий в стране, и выдвинул ряд предложений общеполитического характера, в их числе: введение всеобщего равноправия перед «прочным законом, сила и святость которого не могла бы быть ничем и никем поколеблена», неприкосновенность личности и жилища, свобода слова и печати, введение обязательного школьного обучения, привлечение к разработке любых законопроектов представителей всех классов и общественный контроль за бюджетом{309}. По сути дела Савва Тимофеевич ставил вопрос о введении в России конституционной формы правления. Призыв к такому принципиальному решению буквально в первые дни революции лишний раз свидетельствует о том, насколько в своем миропонимании он опередил всех остальных капиталистов. Отдавая себе отчет в том, что заявленная программа будет иметь вес лишь как коллективная акция, он обращается к другим капиталистам, надеясь на их поддержку. Однако этого не произошло. Основная часть «бизнесменов» еще не доросла до такого радикализма, и записку, да и то с оговорками, приняли лишь некоторые оппозиционно настроенные деятели в либерально-буржуазной среде{310}.
Обсуждению этого документа посвящено и заседание правления Никольской мануфактуры, и в протоколе было зафиксировано, что директора от подписи отказались, предоставив С. Т. Морозову право, «если он найдет нужным, подписать записку за его личную ответственность»{311}.
В феврале 1905 г. забастовочная волна докатилась и до Никольской мануфактуры. В этой связи хотелось бы сказать вот о чем. После «Морозовской стачки» 1885 г., когда к управлению пришел Савва Тимофеевич, положение рабочих улучшилось: были отменены штрафы, изменены расценки, построены новые спальни для рабочих, учреждены стипендии для учащихся и т. д. Однако коренного улучшения условий труда и быта на фабриках С. Т. Морозов добиться не мог, так как любые нововведения, финансовые расходы надо было утверждать на правлении, где он не располагал большинством голосов. Рабочие же видели в нем хозяина, и у многих он пользовался в отличие от своего отца и матери уважением. Когда вспыхнула забастовка и рабочие выдвинули ряд требований, в том числе установление 8-часового рабочего дня и повышение заработной платы, С. Т. Морозов выполнить их отказался, так как не в силах был принять такие решения. Реальным хозяином, как уже упоминалось, была М. Ф. Морозова, которая категорически воспротивилась желанию сына пойти навстречу рабочим. Сын потребовал у матери права полного распоряжения на фабриках; в ответ на это он был в начале марта отстранен от управления, и М. Ф. Морозова пригрозила учреждением над ним опеки{312}.
Для такой деятельной натуры, как Савва Тимофеевич, это было непереносимо и воспринималось им как крах всей жизни. Положение усугублялось личным одиночеством, отсутствием взаимопонимания с женой. Он начинает избегать людей, много времени проводит в полном уединении, не желая никого видеть. Изоляции способствовала и Зинаида Григорьевна, бдительно следившая за тем, чтобы к нему никто не приходил, и изымавшая всю поступавшую на его имя корреспонденцию.
По Москве поползли слухи о сумасшествии известного предпринимателя. Очевидно, появление их не обошлось без участия власть имущих и кое-кого из родственников, которым была удобна именно такая версия, объясняющая неожиданный отход его от общественной деятельности. Сохранилось коротенькое деловое письмо, датированное 26 марта, т. е. как раз периодом полного уединения, и адресованное в Петербург инженеру А. Н. Тихонову, который работал у Саввы Тимофеевича. Обращаясь к нему, С. Т. Морозов писал: «Я решил прекратить разведки (речь идет о геологических изысканиях на Урале. — А. Б.) ввиду соображений, которые сообщу Вам впоследствии. Когда будете проезжать Москву, заезжайте ко мне. Мне хотелось бы пристроить Вас куда-нибудь на место»{313}. Нет нужды доказывать, что письмо написано вполне здравомыслящим человеком, ощущающим нравственную ответственность за судьбу тех, кто был с ним связан.
И тем не менее, по настоянию жены и матери созывается медицинский консилиум в составе известного невропатолога Г. И. Россолимо и врачей Ф. А. Гриневского и Н. Н. Селивановского, констатировавший 15 апреля 1905 г., что у мануфактур-советника С. Т. Морозова «тяжелое общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски и прочее», и рекомендовавший направить его для лечения за границу{314}. Через несколько дней в сопровождении жены и Н. Н. Селивановского С. Т. Морозов выехал сначала в Берлин, а затем на юг Франции, в город Канн. Здесь, на берегу Средиземного моря, в шикарном номере фешенебельного «Ройяль-Отеля» 13(26) мая 1905 г. он выстрелом из пистолета покончил с собой.