Начинается поиск меценатов. Родственники в помощи отказали. Желание учредить городской театр — это было уже больше, чем прихоть, и о сыне степенного Сергея Владимировича в купеческой среде злословили, что «Кокоша (шутливое прозвище К. С. Станиславского. — А. Б.) разводит канитель». Под канителью подразумевалась его любовь к театру{331}. На просьбу о субсидии не откликнулась и Городская дума. Речь стала идти вообще о возможности осуществить задуманное, так как, по словам В. И. Немировича-Данченко, «кардинальнейший вопрос нашего дела — денежный — висел в воздухе»{332}. Владимир Иванович, который вел административно-финансовую часть нового театра, решил обратиться за помощью к предпринимателям, состоявшим «директорами-попечителями» Филармонического общества (их имена перечислены в первой главе). Сравнительно небольшие денежные взносы позволяли этим дельцам на концертах «занимать места в первых рядах» и «перед всей Москвой щеголять своим меценатством»{333}. Как велись переговоры, мы не знаем, но известно, что миллионер-виноторговец К. К. Ушков обещал четыре тысячи, а остальные — и того меньше: по одной-две тысяче рублей. Конечно, таких средств хватить не могло и требовалась более солидная поддержка, так как театр не мыслился коммерческим предприятием. Он должен был быть «общедоступным» (с очень умеренными ценами на билеты) и особых доходов приносить не мог.
И здесь происходит событие, которое очень продвинуло дело создания нового театра. Или в конце 1897, или в самом начале 1898 г. (точную дату установить не удалось) К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко обращаются за помощью к С. Т. Морозову, который сразу же согласился оказать поддержку, внес десять тысяч и поставил лишь одно, чрезвычайно примечательное условие: театр не должен иметь никакого «высочайшего покровительства»{334}.
Этот купец любил театр страстно и постоянно посещал спектакли в Москве, Петербурге и Нижнем Новгороде, куда летом на время ярмарки съезжались труппы со всей России. Сохранились свидетельства, что Савва Тимофеевич оказывал и раньше поддержку театральным начинаниям. Так, еще в начале 90-х годов он выделял средства Московскому частному театру (недолговечная антреприза В. В. Чарского). Актер В. П. Далматов вспоминал, что, передав деньги, С. Т. Морозов настоятельно просил сохранить это в тайне, так как боялся, что его «не поймут». В ответ на недоуменные вопросы говорил: «Понимаете, коммерция руководствуется собственным катехизисом. И потому я буду просить Вас и Ваших товарищей ничего обо мне не говорить…»{335} К моменту создания Художественного театра он уже не боится никаких пересудов, открыто и щедро поддерживает новое театральное предприятие.
В марте 1898 г. возникает «Товарищество для учреждения в Москве Общедоступного театра», распорядителями которого становятся К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко. В прошении на имя Московского генерал-губернатора (один из первых сохранившихся документов нового товарищества) учредители писали 11 мая 1898 г.: «Согласно проекту учреждения в Москве Общедоступного театра, поданному нами Вашему Императорскому Высочеству{336}, образовалось товарищество, в состав которого вошли следующие лица: К. С. Алексеев, Д. Р. Востряков, А. И. Геннерт, К. А. Гутхейль, Н. А. Лукутин, Сав. Т. Морозов, Серг. Т. Морозов, К. В. Осипов, И. А. Прокофьев, К. К. Ушков. В первый год существования театр, по ценам на места, еще не может носить вполне характер общедоступного. Стремление Товарищества заключается пока в создании репертуара и дружно сформировавшейся труппы. Для этой цели нами снят театр в Каретном ряду.
Сообщая об этом, имеем честь обратиться к Вашему Императорскому Высочеству с почтительной просьбой оказать нам содействие в разрешении к постановке трагедии гр. А. Толстого «Царь Федор Иоаннович», каковая трагедия уже разрешена к постановке на сцене Театра литературно-артистического кружка в Петербурге (театр А. С. Суворина. — А. Б.)»{337}.
Итак, уже с самого основания С. Т. Морозов оказывал помощь новому культурному начинанию, и его взнос, как и взнос К. С. Станиславского, был наиболее значительным. Очевидно именно он привлек к участию и своего брата Сергея. В общей сложности на «дело театра» удалось собрать 28 тыс. руб.{338} Причем, на остальных капиталистов приходилось всего несколько тысяч пожертвований. Им, конечно же, был нужен не театр, как таковой, а причастность собственного имени к делу, которое вызывало значительный интерес. Показательно в этом смысле поведение купца К. К. Ушкова. Еще ранее, пожертвовав всего 500 рублей Музыкально-драматическому училищу, он неоднократно требовал, чтобы об этом «благодеянии» обязательно было сообщено «высочайшей покровительнице» — Елизавете Федоровне. Точно так же он не раз просил В. И. Немировича-Данченко подчеркивать, что был первым жертвователем и на театр{339}. Другие дельцы ассигновали еще меньше, хотя учредители подробно излагали каждому из них свой замысел и убедительно его аргументировали. Однако тратить деньги на неведомое начинание капиталисты не спешили и часто не по причине своего невежества, а просто в силу обычной предпринимательской скаредности. Вот, например, выпускник Московского университета («кандидат прав»), дворянин, меломан, эстет и богатый директор Московско-Киево-Воронежской железной дороги (одно из крупнейших железнодорожных обществ в России) А. И. Геннерт «рискнул» всего несколькими сотнями рублей.
Собранных средств хватило на первое время. За несколько тысяч товарищество арендовало у купца Я. В. Щукина театр «Эрмитаж» в Каретном ряду. Всего в театре было 852 места, но, по признанию организаторов, они «могли располагать лишь 815 местами», а остальные предоставлялись разным лицам (ложа генерал-губернатора, «кресло» обер-полицмейстера и т. д.){340}. Здесь 14(26) октября 1898 г. и состоялся первый спектакль — «Царь Федор Иоаннович». Как писал В. И. Немирович-Данченко, «Художественный общедоступный театр был открыт, но театр еще не родился»{341}. Продолжался поиск своего репертуара и новых сценических приемов. Истинное рождение началось с постановок пьес А. П. Чехова и А. М. Горького. Условия, в которых приходилось работать труппе, красочно описаны К. С. Станиславским. «В самом деле, театр «Эрмитаж»… был в то время в ужасном виде: грязный, пыльный, неблагоустроенный, холодный, нетопленый, с запахом пива и какой-то кислоты, оставшимся еще от летних попоек и увеселений, происходивших здесь… Особенно неблагополучно было с отоплением театра, так как все трубы оказались испорченными, и нам пришлось чинить их на ходу… Помню, в один из спектаклей мне пришлось отдирать от стены своей уборной примерзший к ней костюм, который предстояло тут же надеть на себя»{342}. Достойны истинного восхищения то, прямо скажем, мужество и творческая одержимость людей этого театра, которые, преодолевая бесконечные трудности и преграды, преданно служили Мельпомене.
После первых спектаклей, из которых лишь «Царь Федор» имел сдержанный успех, а остальные сборов вообще не делали, выяснилось, что угроза краха всего начинания не исчезла и, как заметил В. И. Немирович-Данченко, наступили «наши черные денечки»{343}. Катастрофически не хватало денег, приходилось залезать в долги. Дело несколько улучшилось после триумфальной постановки чеховской «Чайки» в декабре, однако сезон был закончен с убытком, и дефицит составил 46 тыс. руб. Меценаты не проявляли желания продолжать выделять деньги. На помощь опять приходит С. Т. Морозов, который уже серьезно увлекся новым театральным предприятием. В сентябре 1899 г. О. Л. Книппер писала А. П. Чехову: «Савва Морозов повадился к нам в театр, ходит на все репетиции, сидит до ночи, волнуется страшно… Я думаю, что он скоро будет дебютировать, только не знаю в чем»{344}.