— Вы… э-э… видели ее раньше? — спросил Хорли.
— Да. Я знаю, кто она.
— Господи. Откуда вы ее знаете?
— Мы были любовниками.
— Да ладно вам, — сказал Хорли. — И как же ее зовут?
— Мариса Ван Зи.
Гринстед не сводил глаз с лица молодой женщины. Когда Хорли проследил за взглядом мужчины, на нарисованном лице, казалось, появился проблеск еще одного скрытого выражения: где-то в уголках глаз и рта модели промелькнула незаметная триумфальная улыбка, хотя он не мог уловить, когда именно.
— Но, Гринстед, этой картине семьдесят лет — вероятно, около восьмидесяти! Вы верно шутите… Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, что знал ее и что какое-то время мы были любовниками. Она была самой прекрасной женщиной, которую я когда-либо знал.
— Что, после того, как она уже постарела? Вы это имели ввиду? Да будет вам, старик! Ради Бога, я знаю, что мы уже порядочно выпили…
— Это было совсем нечестно. Это было отвратительно, Хорли. Не понимаю, почему бы не вылить всё в этом погребе в канаву и не обновить его. А кто ваш винодел?
— Лепсон… но…
Хорли опустил подбородок и проморгался, словно пытаясь продрать глаза. Он сунул руку под куртку и хорошенько почесался.
— Что с вами? — спросил Гринстед.
— Зуд. Сводит меня с ума.
Хорли уже несколько минут терпел, но больше не мог сдерживаться. Он опять моргнул. Он сознавал, что не настолько трезв, как хотелось бы.
— Извините, Гринстед, — сказал он. — Я… я не знаю, что сказать.
— Ничего. Ничего не говорите. Я знаю эту картину уже полжизни и очень благодарен вам, Хорли, честное слово.
— Значит, вы знали о ней?
— Я видел, как Скиптон ее рисовал.
— А про обезьяну и прочее?
— Да, я знаю эту историю. Я слышал ее уже дюжину раз, и все они враки. Я познакомился с Марисой Ван Зи в студии Скиптона, когда ей было восемнадцать, а я был лет на пять старше. Я увидел в ней что-то такое, чего вы и представить себе не можете.
— И что же это?
— Она пришла из другого мира.
Электрический камин щелкнул, когда выключенный бар неохотно приспособился к новой температуре. Мягкий рев и потрескивание газового камина были единственным посторонним звуком, хотя Хорли показалось, что он слышит биение собственного сердца. Зуд становился невыносимым.
— Вы, конечно же, выражаетесь фигурально, — сказал он. — Говоря, что знаете ее, и все такое. Я имею в виду, понимаете, восемьдесят лет — вы, должно быть, примерно моего возраста, а я не… я боюсь, я совсем не понимаю вас. И о чем вы говорите? Другой мир?
— Есть множество миров, Хорли, множество вселенных, их бесконечное множество, и ни один из них не знает о существовании другого. За исключением того, что в крайне редких случаях между одним миром и другим возникает разрыв. Небольшая трещина. Через них проскальзывают вещи. Как только вы это осознаете, сможете найти вещи, которые родом не отсюда. Они как будто пестрят другим цветом. Тот маленький стеклянный слоненок на полке — я полагаю, из Ассирии, как вам сказали, я прав?
— Да, так и есть.
— Ну, это не так. Его сделали в другом мире. Я не могу сказать вам, в каком из них, я просто вижу, что в другом.
— Понятно… — сказал Хорли. — Это Скриптон познакомил вас с молодой женщиной? — спросил он с тревогой. У него перехватило дыхание, как после пробежки.
— Из-за того, что я работал на старого Гарнье. Бертрана — торговца, а не его брата Франсуа. Мне пришлось позвонить Скиптону по небольшому вопросу, и там была она. Одно мгновение. Я понял, что она из другого мира, и она поняла, что я это знаю.
— Другой мир… Да, конечно. Как она попала сюда, в этот мир? На летающей тарелке?
Гринстед посмотрел на него, и Хорли вздрогнул.
— Я серьезно, — сказал Гринстед. — Не издевайтесь.
— Нет, нет… нет, правда нет. Я, я, я, я, просто, все это чуждо мне. Вам, должно быть, виднее?
— Да, я действительно это вижу. Совершенно разумная точка зрения. Ну, теоретически, все эти миры недостижимы. Против физики не пойти. На практике вся структура…текучая. Например, вещи собирают и кладут на подоконник, который лишь один раз, ненадолго, открывается в другой мир; кто-то, проходя мимо, заинтересуется и снова уйдет, а потом никогда больше не обнаружит его. Ваш маленький стеклянный слоненок, Мариса Ван Зи, здесь черный дрозд, там расписание автобусов… Воображаемая подруга у маленького мальчика — они играют вместе часами: шепчут секреты, клянутся в вечной любви, играют в короля и королеву… Но она не воображаемая, она проходит сквозь щель в стене за оранжереей, и однажды он обнаружит, что кто-то починил стену и она пропала навсегда. Или тот дом, который вы видели из окна вагона, тот маленький проблеск идеального дома, вы снова и снова совершаете одно и то же путешествие, но никогда больше не увидите его. Ну, вот что происходит: бесконечное число миров и тысяча и одна маленькая прореха в ткани.