— А эти другие миры — они все такие же, как этот?
— Нет. Некоторые из них совсем, как наш, за исключением одной детали. Представьте себе, например, мир, подобный нашему, но где каждого человека сопровождает дух в облике животного. Своего рода визуальный духовный проводник, животный тотем и тому подобное. Часть их самих, но отдельно. К примеру.
Хорли посмотрел на картину и вытер пот со лба.
— Я не уверен, что смогу это сделать. Представить это. Сколько вы…?
— Сколько мы были вместе? Меньше месяца. Были вещи, о которых она не хотела мне рассказывать. У меня сложилось впечатление о высокой политике, о важных переговорах, о дипломатических секретах, но я уважал ее благоразумие. А в это время Скиптон рисовал эту картину.
Хорли снова почесался и тяжело вздохнул.
— Но, Гринстед, — сказал он, — это было восемьдесят лет назад, а вам и пятидесяти нет. Я все еще не могу понять, как вы с этим связаны. Вы говорите о себе или о ком-то другом? Это что, выдумка?
— Это правда. Это случилось со мной. В разных мирах время течет по-разному. Может быть, с одной стороны, это и было восемьдесят лет назад, но не всегда все складывается так гладко.
— Так… — Хорли небрежно помахал рукой в воздухе, словно пытаясь поймать летящую пылинку. — Значит, вы с Марисой пришли из одного мира?
— Я этого не говорил.
— Нет, конечно же, нет. Гринстед, как…
Хорли попытался вспомнить, как Гринстед оказался на этом вечере. Должно быть, он пригласил его, так как тот был одним из посетителей колледжа; но откуда он вообще знал этого человека? Это полностью ускользнуло от него.
— Должно быть, я пьян, — заявил он с предельной ясностью.
— Вы будете распаковывать обезьяну?
— О, Боже, да, обезьяна… Лучше достать это маленькое животное из коробки. Не вставайте.
Хорли встал, слегка пошатываясь и вытащил из-под стола деревянный ящик. Он был надежно закреплён гвоздями и тяжелой металлической лентой.
— Эти гвозди совсем заржавели, — сказал Гринстед. — Надо осторожно вынуть их.
Хорли рылся в ящике письменного стола.
— Вот и мы, — сказал он, поднимая плоскогубцы.
— Вам нужно что-то получше. Подходящий гвоздодёр.
— Нет, все в порядке. Уже десятки коробок ими открывал.
Он просунул нос плоскогубцев под металлическую ленту, несколько раз прокрутил и попытался оттянуть ее, но безуспешно. Затем он атаковал головку гвоздя, не сумев даже ухватиться за нее.
— Отвертка, — сказал он. — В ящике, Гринстед, будьте так добры.
Гринстед поставил стакан на пол и подошел к комоду, чтобы посмотреть содержимое. В нем лежала одна отвертка, головка которой была потертой и закругленной. Хорли взял ее и с силой просунул под ленту, задрав так сильно, что лезвие отвертки погнулось. Гринстед снова сел и стал наблюдать. Затем Хорли попытался воткнуть лезвие отвертки под крышку и несколько раз промахнулся, но в конце концов сумел приподнять ее. Дерево треснуло, но только в одном месте. Хорли встал, чтобы снять куртку. Он весь вспотел, а на лице у него, казалось, проступила сыпь.
— Молоток, — сказал он, — вот что нам нужно.
— Вы решили разломать его полностью?
— Нет, нет, подцепить, ну вы знаете, головку гвоздя зубцем. Приподнять их. Не знаю, почему я не подумал об этом раньше.
В ящике стола лежал молоток. Хорли надул щеки, ухватился зубцем и после больших усилий сумел наполовину вытащить один из гвоздей. Гринстед внимательно наблюдал за ним.
— Вот видите! Простая настойчивость. Только и всего, — сказал Хорли.
— Конечно.
— Сейчас все будет готово.
— Вы уже почти закончили.
— Безусловно.
Он продолжал колотить, дергать на принципе рычага и наконец сумел открутить металлические ленты по верхнему краю… Он остановился, тяжело дыша. Его дыхание с хрипом вырывалось из горла.
— Гринстед, не могли бы вы закончить с этим? — сказал он. — Я не уверен, что…
Гринстед взял молоток и вытащил оставшиеся гвозди. Это заняло всего минуту. Он снял крышку с коробки и отложил ее в сторону, а затем опустил руку в кучу мятой бумаги и опилок, под которыми была бронза.
— Вот она, — сказал он.
Он достал ее и развернул последний слой папиросной бумаги, затем поставил обезьяну на стол рядом с картиной. Она была такой же отвратительной, какой он её помнил. Он повернулся к Хорли, лицо которого выразило ужас.