– Нечего тут умничать перед моей женой, приятель, – встрял мужской голос. – Я этого не люблю.
Так на сцене неожиданно возник еще один персонаж, судя по свадебным лентам, новоиспеченный муженек. Ростом он был где-то метр восемьдесят пять, килограммов под сто двадцать, при этом старался втянуть живот, что давалось ему явно с трудом. Прическа здоровяка с короткой серебристой челкой походила на те, какие в Голливуде делают римским императорам. Его загар цвета старого дуба также был идеальным, но в морщинистых уголках его маленьких глаз, вероятно, поработали еще и пульверизатором. На нем были короткие черные обтягивающие плавки – неважный выбор.
Женщина подняла свою раненую тарелку и бросила ее мне под ноги.
– Вы должны мне шесть баксов, – скомандовала она, протягивая ладонь и выразительно жестикулируя пальцами с красным маникюром.
Я встречал такую публику и раньше, по крайней мере, ее местный эквивалент. Как правило, они живут на пересечении Больших Денег и Дурного Воспитания – видимо, весьма распространенного соседства. Они лезут целоваться со всеми, у кого есть больше, чем у них, унижают всех, у кого меньше, и всем своим существованием доказывают, что в выражении «бедные белые отбросы»[6] первое слово следует опускать. Их хобби – обладание вещами, что исподволь прорезалось и в нашей маленькой драме. Хотя имущества у них, вероятно, было на многие миллионы, я должен был выложить свои шесть баксов за их пластмассовую игрушку, позволив им главенствовать над собой – этакая психологическая форма той же собственности. К деньгам это не имело уже ни малейшего отношения – все сводилось к желанию заставить меня уступить.
– Лучше вытаскивай эти денежки из своего кошелька, приятель, – сказал муженек.
– А если это не входит в мои планы?
Он криво ухмыльнулся и, опустив руки, принялся энергично сжимать и разжимать кулаки.
У меня не было ни желания, ни необходимости ссориться с этой парочкой: жизнь коротка, а день сегодня выдался слишком длинным. Секунду подумав, я наклонился и поднял раздавленный диск. Я осмотрел летающую тарелку, затем поднес ее к уху и задрал голову.
– Что вы делаете, черт возьми? – нервничал муженек.
Я приложил палец к губам.
– Ш-ш-ш. Я слушаю.
– Ну? – хмыкнул мужчина, и его маленькие глазки смущенно прижмурились.
– Она все еще жива, – сообщил я им с печальным лицом. – Но ей больно. Разве вы не слышите?
– Кой хрен вы тут нам рассказываете? – каркнула женщина.
Я осторожно положил тарелку на землю. Затем быстрым движением вытащил из-под куртки свой «глок» и передернул затвор.
– Господи, – вырвалось у женщины; глаза ее округлились. Муженек стал осторожно давать задний ход. Я присел рядом с тарелкой и нежно погладил ее.
– Не могу, я намерен положить конец ее мучениям, – с грустью сказал я, целясь в изувеченную пластмассу. – Закройте уши.
Когда я вновь поднял глаза, они были уже в десяти метрах от меня и продолжали быстро удаляться.
Лампочка на моем автоответчике призывно мигала, меня ожидало два сообщения. Я снял куртку и кобуру, повесил их на стул и влез в свои любимые шорты и футболку. Я уже собрался прослушать сообщения, когда в дверь постучали. На пороге стоял Джимми Джентри из полиции острова Дофин. Джимми был на пару лет меня старше, где-то в пределах тридцати двух, стройный и рыжеволосый. Он был хорошим деревенским мальчиком, примерным баптистом и служил в участке острова уже пять лет. Но почему-то при знакомстве с ним заблудшие люди с деньгами не стремились проводить больше времени в молитвах, благодаря Господа, что вынес их на ту сторону жизни, где всегда разливается шампанское. Я махнул ему, чтобы он заходил.
– Присаживайся, Джимми. Содовой?
– С удовольствием приторможу, чтобы выпить глоточек. Мне тут позвонили, говорят, ты вытащил пистолет на Бловайнов.
– На кого?
– На соседей твоих, арендаторов. Язык у этой женщины еще тот, заметил?
Я объяснил ситуацию. Он так хохотал, что в итоге ему пришлось вытирать рукавом слезы.
– Пойду посоветую им оставить тебя в покое. Когда возвращаются Джон и Мардж?
– Еще не скоро. Думаю, в середине октября.
– Мартинсы тоже уехали? – Мартинсы были моими соседями с западной стороны.
– Поехали к своим внукам то ли в Северную, то ли в Южную Дакоту.
Джимми улыбнулся.
– Скорее всего, в Западную. Кто-нибудь арендовал их дом?
Я пожал плечами и подошел к окну. У Мартинсов был скромный одноэтажный дом с такой же металлической крышей, как у меня, только у них она была кораллового цвета с серой окантовкой по краю, а в моем доме – белая с зеленой. В окнах было темно, шторы задернуты. Машины перед домом тоже не было.
6
«Бедные белые отбросы» – презрительное прозвище белых американцев, не получивших образования, безработных или низкооплачиваемых. Употребляется главным образом по отношению к южанам.