– Телефон… – бормотал я. – Вы должны постараться…
Он обессилели снова упал на пол.
– Шшш, Райдер. Но этого не может быть. Точно Калипсо, ты уверен в этом?
Я кивнул. Он на мгновение умолк, потом хрипло засмеялся, хлопнув меня по плечу, как будто хотел поделиться шуткой…
– А знаешь, Райдер, теперь я понял, что сказал мне Гекскамп сразу после выстрела в зале суда. Ну перед тем, как сказать, чтобы я следил за искусством?
– Что, Джейкоб?
– Он сказал: «Она обманула».
– Она обманула?
– Ты что… еще не понял, Райдер? Она обманула. Калипсо сказала Гекскампу, что придет снасти его. А вместо этого подослала кого-то, чтобы его убили.
Я понял.
– С этой игрой было покончено. Она готова была двигаться дальше.
Уиллоу кивнул и приподнялся на локте.
– «Следи за искусством». Было непонятно… до сих пор. Гекскамп просил меня проследить за Калипсо, его любовницей и, по сути, убийцей. – Он слабо засмеялся, дыхание его почти затихло. – Я потратил… тридцать пять лет… на месть Марсдёну Гекскампу.
– Вы остановили Калипсо, вот что вы сделали. Она была машиной убийства, монстром. Вы спасли жизнь людям, Джейкоб.
Он перевел взгляд на бесформенную фигуру у моих ног и прошептал:
– Тогда, думаю, дело сделано. – Его голова упала мне на грудь. Глаза его спокойно смотрели на меня: мы оба понимали, что это конец.
Через минуту я стал свидетелем финального момента Джейкоба Уиллоу. Ничего никуда не изливалось, никакой) грязи, никакого жара, никаких извивающихся ужасов. Было похоже, что просто кто-то привлек его внимание и он с любопытством посмотрел в ту сторону.
Эпилог
Инспектор Бернар Латрель из Парижа напомнил о себе присланной мне заказной бандеролью: Когда я открыл конверт, внутри оказалась большая, 22 на 30, цветная фотография и короткая, написанная от руки записка:
На этом фото человек, объявленный пропавшим без вести в 1970 году. Если вы его когда-нибудь найдете, я переплыву Атлантику, чтобы на него взглянуть.
Я взял снимок и вышел на свет, чтобы получше его рассмотреть. После этого я позвонил доктору Праузе в ее учреждение, потом Денбери и, разумеется, Гарри.
– Мы едем в тюремную лечебницу, брат.
– Мало тебе было стрессовых ситуаций, Карс? Незачем тебе сейчас встречаться с Джереми. А уж тем более мне.
– Мы едем не к Джереми. Мы едем к Трею Фориеру. Поверь, Гарри, ты не пожалеешь.
Всю дорогу я лежал на заднем сиденье, практически не общаясь с Гарри и Денбери. Они многозначительно переглядывались между собой, но вопросов не задавали.
Вэнджи временно отменила действующие правила и разрешила нам троим встретиться с Треем Фориером. Мы зашли в его полупустую комнату с белыми стенами» где кроме кровати, письменного стола, стула и потрепанного кожаного чемодана в углу ничего не было.
– Гарри, это Трей Фориер.
Гарри протянул свою массивную руку. Фориер несколько секунд рассматривал лицо Гарри, затем, к моему удивлению, протянул свою руку и аккуратно коснулся его ладони.
– Есть две вещи, о которых я хотел бы у вас спросить, Трей, – сказал я, пряча за спиной конверт. – За пределами этой комнаты находится небольшой фрагмент вашей картины. На нем каким-то странным образом оказалось мое лицо – очень простой и прекрасно выполненный рисунок. Вы знаете, как он там очутился?
Фориер подпер подбородок рукой и на некоторое время задумался.
– Je soupçonne qu'il s'est produit il y a des années. Je suis venu ici, j'ai rencontré votre frère.…
Нам снова переводила Денбери, причем делала это так непринужденно, словно мы с ним разговаривали напрямую.
– Я думаю, это случилось много лет тому назад, когда я попал сюда и познакомился с вашим братом. Он грустил, потому что у него не было вашей фотографии. Может быть, вы решили, что за совершенные преступления он не заслуживает ее иметь. Чувствуя глубину его боли, я предложил ему нарисовать вас.
Фориер подошел к чемодану в углу и открыл его.
– Когда я приехал сюда, мне было разрешено иметь кое-что из личных вещей. Среди них были эти небольшие этюды…
Он вынул несколько картинок маслом на холсте. Цвета на них были фантастические. Затем он перевернул их другой стороной – белый холст.
– Как-то он сообщил мне» что вы собираетесь навестить его. Когда вы проходили мимо моей двери, я смотрел в окошко и мысленно сфотографировал ваш образ. Я делал наброски вашего портрета на обратной сторон своего этюда и был счастлив, что могу найти ему применение. Я рисовал карандашом. Такие острые предметы тут запрещены, но они, разумеется, здесь есть. Ваш брат остался доволен изображением, и я сделал для него рисунок ручкой на бумаге. Он держит его у себя в столе и часто смотрит на него. Он очень дорожит им, но вряд ли когда-нибудь вам об этом расскажет.