– Я не знаю, как у вас происходят такие вещи… – запинаясь, начал Гарри, после того как сестра Беатрис поведала нам о годах, проведенных Мари Гилбо в монастыре. – Она пришла к вам сразу после школы или колледжа?
Сестра Беатрис сидела в кресле-качалке, а мы с Гарри – на большой деревянной скамье. Каждые несколько секунд она закрывала глаза, словно стараясь отгородиться от того ужаса, который мы принесли в это мирное убежище.
– Она была подкидышем, детектив Наутилус.
– Отказным ребенком? Вроде тех, которых оставляют на ступеньках?
– Действительно, ее нашли на наших ступеньках. Но она уже не была ребенком; по крайней мере, хронологически. В тот день, когда я открыла дверь навстречу этой плачущей отчаявшейся девушке, ей было двадцать два. Но Мари чувствовала себя потерянной, словно маленькая девочка в трущобах Рио или Калькутты. Я спросила ее, почему она пришла к нам. Знаете, что она мне ответила?
Гарри наклонился вперед.
– Что?
– Она сказала, что пришла на свет. И сказала это очень серьезно.
Гарри кивнул.
– Трудно отказать такому в приюте.
– Она начинала как волонтер. Мы предоставляли жилье в обмен на работу. Она трудилась безостановочно, как мул. Я говорила ей: «Успокойся, Мари, сделай перерыв. Эта работа никуда от тебя не убежит». Но в ответ она налегала еще сильнее, будто ей постоянно надо было быть в движении. Позднее она призналась, что постоянная работа приглушала ее воспоминания.
– Воспоминания о чем?
Сестра Беатрис смущенно отвела взгляд в сторону луга.
Две женщины перешли к следующему столбу изгороди. козы следовали за ними.
– Перед тем как она отправилась учиться, мы с ней говорили обо всем. Но все эти разговоры останутся между нами. Ее жизнь до… не предусматривала огласки.
За этими ее словами мне все же послышалась необходимость поговорить.
– Я уважаю ваши правила, сестра, но, возможно смерть Мари как-то связана с ее прошлой жизнью, той что превратила ее в ту потерянную маленькую, девочку много лет назад.
В глазах сестры Беатрис вспыхнул злой огонек, голос ее стал жестким.
– Ее бросили с самого рождения, детектив Райдер. Ее отец был зажиточным развращенным мужчиной, щеголявшим своим образом жизни. Мать же, напротив, – сдержанной и безразличной. Мари была случайным, нежеланным ребенком, и родители постоянно укоряли ее этим фактом, пока, в конце концов, не выставили за дверь, когда ей исполнилось семнадцать.
Гарри тяжело вздохнул, отведя глаза в сторону. Истории, которые так начинаются, редко имеют хороший конец.
– Поначалу свобода для робкой, но умной девушки стала неожиданным приключением, – продолжала сестра Беатрис. – Но отверженные непроизвольно ищут себе суррогатную семью. Она нашла ее в группе студентов академии искусств, которые были несколько старше ее. Они стали…
– Академии искусств в Париже? – перебил я ее, и словно холодная сталь коснулась моей спины.
Сестра Беатрис посмотрела на меня удивленно. И подозрительно.
– Как вы догадались?
– Не знаете ли вы, был ли среди этих студентов некто по имени Марсден Гекскамп?
Сестра Беатрис резко встала; пустое кресло-качалка мерно раскачивалось, постукивая о пол.
– Что вам об этом известно? – понизила она голос почти до шепота;
– Немного, имя и кое-что из его деяний. В качестве убийцы.
– Детектив, Мари никому не причинила вреда. Она лишь последовала за этой группой из Франции, и к этому времени зубы Марсдена Гекскампа уже рвали ее душу. Я знаю, что некоторые из последователей этого негодяя тоже были убийцами. Другие – просто наблюдателями. Гекскамп – этот цветок зла – любил всевозможные… эротические развлечения. Именно для этого он и использовал Мари. В других более темных действах этого ужасного человека – в убийствах – она не участвовала.
– Это она вам об этом рассказала? – спросил я.
– Мари отдала себя в руки Господа. После этого у нее не осталось никаких тайн. Она перестала смотреть в глаза дьявола и заглянула в глаза Бога. Я приняла ее отречение от позорного прошлого, и она говорила со мной обо всем, потому что стала свободной.
Я наклонился к ней поближе.
– Возможно, вопрос покажется вам грубым, но это очень важно. Была ли она когда-нибудь проституткой?
Сестра Беатрис странно посмотрела на меня.
– В классическом смысле этого слова – нет. Ее отец выплачивал ей немалое содержание для жизни вне дома. Первоначально именно наличие денег и привлекло к ней эту студенческую группу. Она не продавала себя за деньги незнакомым людям, но говорила так: «Для Гекскампа я была шлюхой». В этом смысле, мне кажется, она чувствовала себя проституткой.