Я взглянул на старика.
– Еще партию? – спросил я, показывая на нашу шахматную доску. – Шахматы, месье Дюшам?
Глаза старика загорелись радостью.
– Non, non, поп, – настаивала женщина и, взяв меня под руку, попыталась вытащить из комнаты.
– Мими, – мягко сказал старик. Она замерла и повернулась к нему. Он взглядом указал на дверь. – Quittez la chambre.[43]
Она сверкнула на меня глазами и бросила несколько слов по-французски, но прозвучало это вовсе не как ручеек по камешкам, а как обрушившийся на мою голову камнепад.
– Она вернется через десять минут, – перевела Денбери. – Поторопитесь.
Марсель обновил расстановку на столе, добавив ко всей этой белиберде еще штопор и пустую раковину от улитки. Он заглянул под стол и проверил, нет ли там еще одного паука. Не обнаружив там ничего, он пошел белым пером. Я отреагировал на это наперстком. Он хмыкнул.
– Не раздражайте его. Поиграйте корректно хотя бы пару минут.
– Задавайте вопросы, Денбери. И налейте ему еще вина.
– Vin? – Глаза старика заблестели, и Денбери щедро наполнила его бокал. Он постучал по стеклу пальцем, улыбнулся Денбери и сказал несколько слов.
– Вот, блин, – возмутилась она.
– Что такое?
– Он хочет, чтобы я раскурила эту чертову трубку.
– Ну так раскурите ее. Вас что, в школе этому не учили?
Денбери состроила гримасу и принялась за дело. Она пыхтела, кашляла, давилась дымом, обливаясь при этом ручьями слез.
– Запах как в преисподней, черт возьми, – выдохнула она. – А на вкус как жареная веревка. – Когда табак наконец обрел нужный жар, она поднесла трубку к его лицу.
Он замахал ладонью, подгоняя дым к своему носу.
– Ах, l'odeur du ciel.
Пока мы с Марселем обменивались ходами, перемещая кнопки; перья и ракушки по всей поверхности стола, Денбери поддерживала со стариком беглый диалог, стараясь в переводе для меня ничего не упускать. Она деликатно не задавала вопросов, пока Марсель думал над ходом, а приберегала их на тот момент, когда он снимал одну из моих фигур и становился при этом более словоохотливым. Это было идеальное использование ситуации, вероятно, в равной степени полезное как для репортера, так и для копа.
Я слушал, задавал встречные вопросы, одновременно стараясь определить старшинство предметов на столе и надеясь оставаться в игре достаточно долго, чтобы Денбери успела задать свои вопросы. Мы, что называется, вошли в ритм, как в танце, и находились сейчас на таком уровне взаимопонимания, какого нам иногда удавалось достичь с Гарри, когда наперед знаешь, как будет действовать твой партнер даже в абсолютно тупиковой ситуации.
Я двинул вперед металлическое перо для ручки, а Денбери продолжала тихо переводить:
– Он говорит, что в работах Гекскампа была голая жизненная сила, но в них не было искусства. Он скорее был иллюстратором, нежели художником. Гекскамп не способен был осознать собственную ограниченность и всех критиков называл лжецами и завистниками.
Мое перо набросилось на его солонку. Денбери слегка запиналась, стараясь быть точной.
– Гекскамп воображал себя roué, плейбоем. Но, опять-таки, он обманывал себя. Он был… был…
Старик что-то буркнул, сомкнул в кольцо указательный и большой пальцы левой руки, а указательным пальцем правой стал тыкать в него. После нескольких таких движений он левой рукой схватил свой правый палец, хихикнул, издав высокий резкий звук, после чего что-то добавил на словах.
Я отразил выпад его скрепки своей пуговицей.
– Переводите же, Денбери.
– Гекскамп был рабом, хм, женской вагины. На публике он делал вид, что доминирует над женщинами, но в интимной жизни хотел, чтобы они доминировали над ним.
– Откуда Марсель об этом знает?
Денбери перевела ему мой вопрос. Марсель коротко ответил, одновременно быстро сжимая и разжимая руки. Я разобрал слово pa-ree.[44]
– Это Париж, здесь сплетничают все, – постарался я угадать его ответ.
Денбери ухмыльнулась.
– Черт. Вы учите язык прямо на лету.
Марсель двинул книжечку со спичками по кругу. Я перепрыгнул ее пипеткой. Он прошептал merde,[45] сбил пипетку своей пробкой и произнес еще несколько фраз.
– Он говорит, что обаяние Гекскампа, его слова, его прекрасное лицо привлекали женщин, как бабочек на огонь Но все эти женщины всегда обжигались.
Ракушка от улитки Бадантье сбила мой огарок свечи.
– О Гекскампа? – уточнил я.
– Vin, – скомандовал старик.
Денбери подскочила за бутылкой и долила его бокал, продолжая переводить.