В это утро Кирилл уже не находился ни в смятении, ни в недоумении, теперь единственное, чего он боялся, — это чтобы ему не помешали узнать все, что только можно, о «цветах». Стыдясь захламленной кухни, которую самка «цветка» могла при желании увидеть его глазами, Кирилл выпил недокипяченный чай и съел бутерброд с паштетом, который показался ему несвежим. Всякий раз прося мысленно извинений у «цветка», он отвлекался, чтобы перелистать газету или сказать несколько слов матери. Его занимал вопрос, как самка ухитряется понимать его, говорящего по-русски, но он скоро объяснил это тем, что «цветы» должны быть культурой настолько совершенной и утонченной, чтобы понимать человеческие слова по тем мельчайшим эмоциональным оттенкам, которые сопровождают их в любом языке, и улавливать интонации.
С удивлением Кирилл замечал, что ночь просветления, которую он провел в таком напряжении, для других прошла, казалось, бесследно. Или они это тщательно скрывали. Ну, что ж, тем лучше, теперь вы, может быть, оставите меня в покое. Мать теперь не видела на его лице выражения недоумения или вопроса и вообще находила, что он выглядит хорошо, хотя и несколько утомленно. Она постаралась не раздражать его разговорами и ушла из кухни. Кирилл скорчился от напряжения и вновь увидел «цветы». Теперь уже самец, белесая борода которого мягко колыхалась, стремительно передвигался, а грациозная самка плыла сзади. Кирилл увидел, как вокруг большого самца сгруппировались незнакомые ему существа меньших размеров, более темной окраски, менее красивые. Это были либо их порождения, либо несколько иные существа, неспособные существовать самостоятельно, без направляющего руководства большого самца. Сколько было этих существ, Кирилл не смог определить и решил, что сейчас они разбросаны по космосу, но живут, ориентируясь на самца. Его гипнотическая энергия давала им направление движения, ставила цели, которые они должны были преследовать. Для каждого из них эта деятельность была непостижимой и бессмысленной, и каждый из них ни за что не решился бы на самостоятельное существование, потому что тогда жизнь поставила бы задачи, решить которые им было и страшно и невозможно. Главный же самец наблюдал через их сознание все, что его интересовало, и сам принимал решения, недоступные их уму. За эти решения отвечал один самец, но у «цветков» и мысли не могло возникнуть о его неправоте.
Кирилл смотрел на непонятные движения самца, но вскоре понял, что речь идет о том, что их существование обнаружено на Земле. И, как мыслил самец, существа, их обнаружившие, должны погибнуть. Это удивило Кирилла и совсем не испугало. Его не оставляло ощущение своей духовной мощи, способности превзойти «цветы» в той области, в которой заключалось их прошлое могущество. Потому что оно состояло не только в способности проникать на расстоянии в духовную сферу любого живого существа и воспринимать его внутреннюю жизнь. Открытие Кирилла состояло в другом, в том, что цветы оказывали гипнотическое воздействие на людей, попадающих в поле их восприятия. Они расшатывали сознание, они толкали на ошибки, вызывали катастрофы, они упорно оказывали давление на все радостные проявления жизни в сознании каждого человека и всего человечества. Цели их были очень просты — уничтожение человеческой жизни и заселение освободившихся пространств. Не имея возможности уничтожить людей физически, они добивались этого своими средствами: дробя и подчиняя себе сознание человечества. Как давно? Может быть, на протяжении всей человеческой истории. И не есть ли, если это верно, вся история человечества — история неосознанной борьбы с внешним давлением, угнетением, история подспудного стремления человечества освободиться от этого угнетающего влияния? И не «цветы» ли виноваты в том, что человечество, само того не сознавая, стояло на грани ядерной катастрофы, которая лишь теперь, когда оно получило защиту в виде сознания Кирилла, становится не столь реальной? Только тогда он понял, что «цветы» уже почти подготовили человечество психологически к катастрофе и только его вмешательство выявило, хотя и не прекратило их гипнотическое воздействие, которое должно было вызвать ядерную войну в несколько ближайших дней. Чем еще, кроме постороннего вмешательства, можно здраво объяснить тот факт, что человечество, еще далеко не исчерпав возможностей расселения и устройства жизни на Земле, сознательно идет навстречу своей гибели? Откуда эта ненависть к себе подобным, эта тяга к убийству? Не есть ли это отражение, бессознательное повторение психологических основ общества «цветов», которое существует на беспрекословном подчинении внутри общества и органической неприязни и агрессивности по отношению к любым другим проявлениям жизни вне их общества? И не следует ли людям отбросить свои все-таки земные, не посторонние мотивы для ненависти друг к другу перед лицом очевидной опасности извне?