Так было почти каждый вечер.
Любка шла по лесу. Где-то впереди звенела колокольчиком коза. И тут — казалось, над головой — чей-то негромкий, но ясный голос сказал:
Любка насторожилась.
— А? — сказала она.
Голос что-то ответил, но звучал он уже где-то в отдалении, и до нее дошло только четыре слова: «он — ожил — ночью — нынешней».
Любка нырнула в заросли орешника и, тревожно озираясь, быстро, но бесшумно подкралась и увидела человека. Он шел, касаясь руками ветвей, и говорил красивые слова. Любка кралась следом. Открытые места она пробегала на четвереньках, в более густых — забегала вперед и, спрятавшись за деревом, ждала. И он проходил мимо, размахивая руками, или вдруг останавливался и, задрав голову к небу, стоял совершенно неподвижно. Так он чем-то напоминал ее козу, и Любка чувствовала, что можно и не прятаться: все равно не заметит. Ей захотелось рассмотреть его получше, и она решила сделать круг и подождать его около болота, где кусты были особенно густыми и можно было подойти поближе. Она как раз перебегала поросшую вереском открытую полянку, когда он неожиданно оглянулся. Некоторое время они в упор разглядывали друг друга. Он что-то крикнул, она вздрогнула, заметалась, но место было открытое, и тогда она упала лицом в вереск и, прикрывая голову руками, замерла. Ей казалось, что он стоит над ней…
Когда же она подняла голову — вокруг никого не было.
— Исчез… — прошептала она. Задумчиво огляделась, вздохнула, прислушалась и опять вздохнула. Потом, будто что-то вспомнив, отряхнулась, движения ее стали быстрыми и озабоченными. Она спустилась в овраг, перешла ручей, вышла на овсяное поле — отсюда была видна гора, и камень, и черный силуэт козы. Уже бегом она пересекла поле, поднялась на гору, взобралась на камень.
— Еще не проходил? — спросила она козу.
Коза скосила на нее рыжий глаз и мотнула головой.
Любка сидела на камне рядом с козой. Там, далеко внизу, за рекой и полем, проходила большая дорога. По дороге шли машины. Большей частью это были грузовики или огромные корявые машины, которые она про себя называла скалозаврами. Они выскакивали из-за леса и, неуклюже подпрыгивая, мчались в Большой Утюг. За Большим Утюгом дорога снова выходила в поле, но грузовики не выходили в поле, все они застревали в Большом Утюге. И только он, он один, не застревал…
Уже полсолнца ушло под землю. Любка тревожно смотрела на дорогу. Может быть, что случилось, может быть, он поскользнулся и лежит теперь в канаве, или заблудился, или уже проезжал? Солнце совсем перекосилось.
— Бип! — Он вынырнул из леса и плавно покатил по дороге. И даже теперь, в сумерках, было видно, какой он голубой и красивый. Любка вскочила на ноги, вытянулась и затаила дыхание.
Она знала, что напротив горы автобус остановится и люди выйдут из него, а водитель выпрыгнет из кабины и станет что-то говорить, показывая на нее рукой, и тогда люди достанут фотоаппараты. Раньше он не останавливался. Провожая его глазами, она знала, что когда-нибудь он все-таки остановится. Он должен был остановиться, он не мог не остановиться, и он остановился. Люди вышли из него. Она подалась вперед, хотела бежать к ним, махать руками, плакать, но что-то остановило ее. Люди должны были позвать ее первыми. А они вдруг достали фотоаппараты и стали ее фотографировать.
— Они думают, что мы памятник, — сказала она козе.
Коза вздохнула.
На Большой Утюг опустился туман. Из тумана торчали только черные трубы, из труб валил дым. Туман был розоватый, дым — коричневый. Автобус исчез в Большом Утюге. Она ждала, пока он появится с другой стороны, но он не появлялся.
— Неужели он тоже там застрянет? — сказала она козе.
— Вы что-то сказали? — переспросила коза.
— Наконец-то ты заговорила, — не отрывая глаз от дороги, медленно сказала она. — Я давно ждала, когда ты заговоришь. Мне очень надо с тобой поговорить.
— Гм, — сказала коза.
— Я хочу у тебя спросить: зачем ты привела меня на эту гору? Зачем эти люди нас фотографируют? И еще, кто этот человек, что ходит по лесу и говорит вслух сам с собой?