— Села.
— Где ты села?
— На станции «Утюг».
— Вот и врешь, нет такой станции.
— Я там села.
Старичок досадливо поморщился.
— И спорит, и спорит… — проворчал он. — Никакого уважения к старости. Села — так сиди!
— Я сижу.
— Сиди и слушай.
«Мама, не скучай, в гости приезжай!» — опять прорвалось радио.
Старичок болезненно покосился.
— Так не можешь?
— Не… — Улыбка помотала головой.
— Вот и я тоже. Не могу. Стар стал. А некоторые могут. Ты даже не представляешь, как многое они могут.
— Да…
— Что да?
— Не знаю.
— А не знаешь — так молчи. Я же просил тебя помолчать, а ты все говоришь, говоришь.
— Я не говорю.
— Ну, а это что? Видишь, до чего слаб, какую-то девчонку не могу заставить помолчать. Бывало, сажусь в ресторане за столик, и сразу все замолкают. Говорят, говорят, а что говорят — не поймешь. В молодости я все думал понять, все прислушивался. Иногда будто что-то понимал, и тогда был счастлив и любил, и меня все любили, но потом неизменно оказывалось, что понимать нужно как раз наоборот. Я приходил в отчаянье, уходил от людей. Дома, в одиночестве, я все понимал как надо. Но меня тянуло к людям, я не мог оставаться один. И тогда я решил заставить их молчать. Я бы мог заставить их говорить что надо, но уж больно сложно, как говорится: игра не стоит свеч. Так? — Старичок посмотрел ей в глаза.
Она хотела сказать: «Да». Но язык не повиновался ей. Старичок радостно хихикнул.
— Не можешь? Ну так на чем мы остановились? Да. Зачем же им говорить, если я сам могу сказать за них. Как тебя зовут? Скажи!
— Улыбка.
— Гм, редкий случай. Я сразу заметил, что ты — редкий случай. Ну, ладно. Так куда ты, Улыбка, едешь?
Она открыла рот, но слов не получилось.
Старичок хихикнул и, передразнивая ее, сказал:
— Я еду в город, поступать в институт. В какой институт и зачем мне этот институт — сама не знаю. Так?
Улыбка кивнула.
— Ну, не волнуйся, в институт ты не поступишь. Ну, а что ты, Улыбка, любишь больше всего? Больше всего ты любишь смотреть в окно. Редкий случай, сразу заметил… Ну да ладно… А кем ты, Улыбка, хочешь стать? Ясно, что не знаешь. Почти никто этого не знает. Но с тобой — особый случай; ты можешь стать кем пожелаешь: врачом, агрономом, поэтом, физиком, художником, артистом. Выбирай что угодно, и в любой области ты быстро достигнешь вершин. Везде тебя ждет самая блестящая карьера. Ты удивлена? — Старичок иронически фыркнул. — Не волнуйся и не радуйся, ничего ты такого не достигнешь, и будешь ты никем. Впрочем, кто знает… Давай лучше съедим по яблоку.
Он пристально посмотрел ей в глаза, и она сразу же полезла на верхнюю полку. Там лежал большой чемодан, к ручке которого была привязана сетка с яблоками. Она выбрала два покрупнее, спустилась вниз. Старичок восторженно следил за ней. Она протянула одно яблоко старику, он обрадовался как ребенок.
— Так на чем мы остановились? Да, я заставил их молчать. Я приходил в ресторан, выбирал самых разговорчивых, подсаживался, и они тотчас же замолкали. А я рассказывал им про размножение хризантем и разведение пионов и утепление плюбаго. Они слушали и даже не могли уйти. Так и сидели, пока я не отпускал их. Хорошее было время.
Старичок печально вздохнул.
— Теперь я стар. Они опять заговорили. Опять я ничего не понимаю. И не властен, не властен, не властен! — Старичок зарылся в подушку и притих.
Она уже собиралась залезть на свою полку, когда старичок опять вскочил.
— Ну, а теперь ты скажи что-нибудь.
— Я хочу спросить…
— Спрашивай.
— «У капель — тяжесть запонок, и сад слепит, как плес, обрызганный, закапанный мильоном синих слез…»
— Ну, а дальше, дальше?! — Старичок вскочил, и лицо его странно загорелось.
Улыбка смотрела в окно.
— Не знаю, — сказала она, — я хотела спросить: что это?
Старичок хихикнул, подумал и хихикнул совсем иначе.
— Откуда это у тебя? — спросил он.
— Так, — сказала она, — случайно.
— Так что ты хочешь знать? — спросил старичок.
Она смотрела в окно.
— Я хочу знать, чье это?
— Ничье.
Улыбка посмотрела на старичка.
— Как это ничье? Я спрашиваю, какого поэта?
— Никакого, ничье, нет такого поэта.
— Как так, стихи есть, а поэта нет?
— Нет, и стихов нет, тебе показалось. Нет стихов, нет поэта, нет и все…
Улыбка хлопала глазами.
— Нет и все! — злобно фыркал старичок. — Нет, не было и не будет. Забудь. Ни к чему, да его и нет. Ложись лучше спать, — совсем устало прибавил он.