Аристотель стал упираться, оказывая явное сопротивление старшинам.
— Не дури, слышишь? — хладнокровно сказал майор и бросил взгляд на Клаву Белую.
— А ты меня не тычь! — свирепо огрызнулся Аристотель. И, воспользовавшись тем, что майор смотрел на Клаву Белую, изо всех сил хватил Наганова ногою в пах.
— Уйй!.. Уйййййй!!!.. Больно, как больно… Ййй… какая боль внезапно… Мерзавец, бандит… Оййй…
В глазах зеленело, мертвело, туманилось. Согнувшись в три погибели, Наганов закачался по комнате.
Снова выдавил:
— Уййй!
Потом замолчал, держась обеими руками за ушибленное место.
Постепенно боль проходила… Отпускала… Оттаивала… Стихала… Наконец майор отнял руки от ушиба, выпрямился и смело взглянул Аристотелю в глаза:
— Сволочь!
Майору хотелось выхватить пистолет и стрелять. Стрелять, стрелять, продырявить эту наглую, преступную греческую рожу, изрешетить ее до мелких дырочек. Стрелять в лицо, в живот, в пах, в ноги, упавшего топтать, прыгать по нему, бить ногами. Сосредоточенно, долго, азартно, больно.
Лишь огромным усилием воли Наганов подавил это желание. Только сказал:
— Пойдем! — и добавил жестко, по-деловому:
— Будем судить по закону. С-сволочь!
Но заметив, что Могучий уже занес литой кулак над головою Аристотеля, майор сказал помягче:
— Не сейчас, старшина… Привезем, тогда уж разберемся… Аристотель был арестован.
— Ну, как?
— Продолжает запираться, товарищ майор. Все время твердит, сколько ни бьемся: «Не Аристотель я! Не Аристотель!»
Лейтенант Егоров преданно глядел в глаза майора. Наганов, затянувшись «Беломором», произнес задумчиво:
— Хорошо, лейтенант. Можете идти, отдохните. Я займусь им сам.
— Слушаюсь! — четко ответил Егоров и ушел.
Майор еще раз затянулся папиросою… Последняя, третья (дал слово жене Шуре, что не больше трех штук за день). Потом вызвал старшину Узелкова:
— Приведите арестованного!
Через две минуты Аристотель уже стоял перед майором. Понурив голову, заросший, черный, он озлобленно и хмуро бросал затравленный взгляд на гладко выбритого майора в погонах.
Наганов затянулся «Беломором» в последний раз, с сожалением погасил папиросу и затем перевел пристальный взор на преступника:
— Что, Аристотель? Не колешься?
Аристотель молчал. Наганов, усмехнувшись, сказал ласково:
— Заговоришь, заговоришь, голубчик, — и вызвал старшину Могучего.
— Согласно вашему приказанию прибыл! — отрапортовал Могучий и внушительно посмотрел на преступника.
— Колись, Аристотель! — все так же ласково сказал майор. — Уж лучше сам колись, не то расколем.
Аристотель посмотрел на пудовые кулаки Могучего, на его мощную фигуру. Потом перевел взгляд на прокуренного, жилистого старшину Узелкова… Посмотрел в ясные глаза ладного, широкоплечего, тренированного майора… Вспомнил свой предательский удар в пах при аресте… И сдавленно произнес:
— Виноват, начальник… Бежал с-под следствия.
— Ты не крути, — сказал в ответ майор, сменив ласку на сталь. — Не крути, Аристотель. Семенова ты убивал?
— Какого Семенова? Не знаю я Семенова, гражданин начальник. Не убивал я его. И не видел даже!
— Ах, Аристотель, Аристотель… А ведь колоться обещал… Нехорошо, братец, выходит… Ну, а Сидорук тебе знаком?
— Какой Сидорук? Какой там Сидорук? — заорал Аристотель во весь голос. — Не знаю я Сидорука! Не знаю я Семенова! Никого не знаю! Никого!
— Вот что, Аристотель, — вновь с ласкою сказал майор. — Ты пока что хорошенько подумай. Могучий с Узелковым тебе помогут, если что забыл… А я схожу прогуляюсь, уж больно ты мне голову задурил.
И дружески подмигнув старшинам, майор Наганов покинул свой кабинет.
— Так, значит, говоришь, не Аристотель?
Преступник, потерявший былую спесь, съеженный, помятый, глухо забормотал:
— Гражданин начальник! Гражданин майор!.. Нэт! Нэт!.. Честное слово, нэт!.. Клянусь, что нэт…
Далее последовали неразборчивые клятвы на иностранном языке (майор догадался: на греческом).
— Не Аристотель я, сукой буду вечною! Не Аристотель!
— А кто же ты?
— Не я, не я! — твердил преступник. — Задопулос моя фамилия. Задопулос. Спирос Задопулос!
— Кто же тогда, по-твоему, Аристотель? Я, что ли? — усмехнулся майор Наганов.
— Нэ знаю! Нэ знаю я! В лагере меня прозвали Аристотелем. Кличка у меня такая… А сам я — нэт! Нэт!