Инвалид Бугров и гражданка Мальцева помирились по-хорошему. Оказалось, что гражданка Мальцева уже давно обещала Бугрову любовь («побаловаться», говоря словами Мальцевой) и крик об изнасиловании подняла лишь потому, что не хотела ложиться на жесткую скамейку, а Бугров настаивал. В милиции их помирил майор, предварительно взяв штраф за нарушение общественного порядка и пригрозив статьей за хулиганство.
Оставались двое насильников — лейтенант милиции Егоров и сотрудник газеты «Совесть» Петухов, люди ничем себя прежде не запятнавшие и, по всей видимости, вполне достойные. И тут-то проницательному майору пришлось расшифровывать далеко идущий и коварный план врага.
Оба насильника — и Егоров, и Петухов — находились в гостях, на дне рождения у некоего Крекотнева, и совершили свои нелепые насилия утром, возвращаясь домой после бессонной ночи, проведенной в дружеском застолье.
Дальнейшее не представляло особого труда. Домработница Крекотневых, Глаша Тульская, по ее словам, «самолично видела, как хозяйка, змея, гостевую одежду чем-то натирала». При обыске, предпринятом тотчас же сообразительным майором, у Крекотневых была обнаружена и изъята настойка из шпанских мушек, «возбудительниц половых животных чувств», как записал майор Наганов в протокол обыска.
Майор передал гражданку Крекотневу вместе с ее мужем, завмагом, в другие органы — госбезопасности, вместе с «шпанской настойкой» и микропленками (их обнаружили на самой гражданке Крекотневой). Налицо были диверсии и шпионаж, органам милиции неподведомственные.
«Половая провокация сорвалась!» — устало улыбнулся майор.
День дежурства, сумасшедший, крэйзи день (майор учил английский язык), подходил к благополучному, разумному концу. Все узелки удалось распутать, кого надо — выявить и посадить. Майор предвкушал сытный обед, заранее приготовленный женой Шурой, — и теплая, мягкая радость заливала все его существо, с головы до ног. Особенно ликовал пустой желудок: он почти пел.
Резкий телефонный звонок прервал блаженные раздумья майора. Наганов вздрогнул и посмотрел на часы: ровно 16.00!
В дежурную комнату вошел старший лейтенант Козявкин.
— Здравия желаю! — сказал Наганов, не поднимая трезвонящей трубки. — Узнай, в чем дело.
Майор кивнул на телефон, расписался в книге дежурств и протянул ее старшему лейтенанту Козявкину:
— А мне пора! Бывай, всего хорошего!
Пожав руку оторопевшему Козявкину, затем отдав честь, майор Наганов быстрым шагом вышел из дежурной комнаты. К Шуре. Домой!
Съев борщ по-флотски, а на второе — большую котлету, запив все это компотом и закурив любимый «Беломор» («сушами»), майор расстегнул пуговицы кителя. Хотелось спать. Раздеваясь, майор думал о Шуре: как спала она минувшую ночь, одна?
Майор доверял жене. И если иногда ему в голову приходила опасная мысль и закрадывалось подозрение, он прогонял их, предварительно проверив (дворники были начеку).
Майор погасил папиросу, лег в постель и, засыпая, подумал: «Как они могут? Психопаты, преступники? Гнусно глумясь над женской честью… Подлецы!.. Но ничего, по камерам сидят…» — И майор незаметно уснул.
Ему снилось разное: хорошее и непристойное, пионеры и преступники, девочки с бантиками и мужеложцы, старшина Могучий с пешкой во рту и шахматные слоны, слон и веровочка, слон и Моська…
Майор часто видел во сне слонов.
Он спал долго, шестнадцать часов кряду. И просунулся лишь в десять часов наступившего завтра.
Продолжение следует
Обязательно в три
Вдохновение явилось в семь тридцать пять вечера (время московское). Сергей Слугин, сотрудник журнала «Совесть», сел за письменный стол: работать, творить.
Он давно уже задумал приключенческую повесть о милиции, особо опасных преступниках, побегах, лагерях, назвав ее условно «Колыма». Щекотливая тема требовала вдохновения… И вот оно, вдохновение, пришло!
«Стасик Арап, а по паспорту Станислав Заблоцкий (Слугин не определил еще точно, как писать — через „ц“ или „тс“) отбывал положенный срок наказания в одном из благоустроенных исправительно-трудовых лагерей, столь многочисленных в суровом Колымском крае…»