Тут я про навозника вспомнил, вынул его незаметно из-под подушки и на улицу побежал, пока шум идет. Дернул за ниточку — жук крылья раскрыл и жужжит перед носом. Полетел в сторону, нитку растягивает, а я за ним бегу. До самой уборной долетели, и с нами мух целый рой. Это жук меня сюда тянет. Я его в сторону завернуть хочу, а он так и рвется к уборной, потом вокруг головы моей залетал.
А воспитательница уже всех к полднику зазывает, бьет ложкой по ведру, чтобы слышали.
Воткнул я гвоздь с жуком в незаметное место, чтобы он тоже полдникал, а сам к столу побежал.
На столе молоко стоит и конфеты кучками. Надо скорее сесть, где поменьше пенок, а не то противные. Юрка уже за столом сидит. У кого-то конфетину зацапал и в майку сунул. Я бы тоже зацапал, да за ухо дерут. Сидит Юрка как ни в чем не бывало и молоко свое пьет. А тут уже остальные дети за стол пришли. Вовик около Юрки сел, значит, у него конфету зацапали.
Посмотрел Вовик в стакан, а там пенки плавают. Сморщил носом, Юрке свой стакан отодвинул, а что конфетина пропала, и не заметил вовсе. Не любит Вовик конфет, потому что папа ему целый мешок привозит с подарками.
А Юрка рад, что молоко лишнее получил. Дети пенки свои вытаскивают и в его стакан бросают — Юрка, он все съест, что ему пенки, он и червяка в рот положить может.
Вот он и писает выше, чем я, потому что два молока пьет. Но я по борьбе все равно его сильнее. Я прием один знаю. Обниму рукой его голову и к себе прижму, чтобы она у него чуть не оторвалась. Жму до тех пор, пока у него слезы из глаз не пойдут. А вокруг ребята скачут — бей его, бей, кричат. Потому что он их сам всегда бьет. А я Юрку совсем не бью, я с ним только борюсь. Зачем драться, ведь мы друзья. А Юрка все равно плачет. Так никогда не плачет, а когда борю — плачет. Вот он и ест теперь эти пенки, потому что воспитательница сказала: кто пенки ест, тот сильным будет. А я все равно не люблю пенки. Но свою Юрке не отдам, сам съем, хоть и противная.
Вначале мы с Юркой молоко пьем, а конфеты на потом оставляем, потом их есть вкуснее. К своим конфетам Юрка еще и Вовину прибавляет. Откусил от нее половину, а другую мне тянет. Ведь я же его не выдал. А то однажды Лариска сказала про него, так его к врачу повели, операцию делать — разрежут живот и вынут из него лишнюю конфетину. Но до изолятора не довели. Заплакал Юрка, сказал, что больше не будет, честное слово дал сталинское, а сам опять таскает. Только ест их потом, а вначале под майку прячет, чтобы, когда поймают, не живот резали, а из-под майки доставали.
Сидим мы с Юркой в укромном местечке и конфеты жуем, только слюни капают. Съели конфеты, а потом золото шелестящее жевать стали, в которое конфеты обернуты, потому что на нем шоколад прилип. А кругом такое солнце, что и не верится, будто гроза гремела.
Воспитатели в пары всех собирают, полотенца на плечи вешают и ведут всех на Финский залив. Вот здорово! Я уже купался сегодня и опять купаться буду.
А Финский залив далеко-далеко, пока идешь, кожа на плечах от солнца слезет. Идем мы целыми группами, и за нами солнце следом. Останавливаюсь я, и солнце останавливается. Все идут, а мы с солнцем стоим.
Ах, какой песок горячий! Совсем как утюг, даже пятки поджарить можно. Но потом привыкают пятки, только по животу как будто мурашки бегают, если в песок лечь. Так мне стало горячо, что как будто холодно.
А мимо нас люди разноцветные ходят: красные, малиновые, белые. Один коричневый дядька перешагнул меня.
Ну вот, теперь я так и останусь на всю жизнь маленьким, или тогда мне тоже этого дядьку перешагнуть надо. Так все дети говорят, я им не верю, а все равно страшно. Только как же этого дядьку перешагнешь, если он сам чуть ли не до самого неба? А тебя еще загорать заставляют — лежи и ни с места. А я и так уже весь изжаренный, в носу моем так пересохло, что и вздохнуть нельзя.
Надо скорее в воду забежать и быстро напиться, пока еще дети не зашли, а то зайдут и написают туда потихонечку. Я-то уж знаю, что написают, потому что мы везде писаем. Куда мы только не писаем! В кровать писаем и в бочки пожарные, в лейки и в цветы. Даже в бане, когда нас в тазик посадят. Только в горшок мы писать не любим, а так везде. Однажды мы писаньем пожар лесной потушили. Девчонки заплакали и к воспитательнице побежали, а мы с Юркой собрали мальчишек вокруг огня и водой его своей потушили.
А Юрка у нас в этом деле совсем герой. Мы соревнования такие устраиваем: кто быстрее выписывает, или, наоборот, кто медленнее, кто выше и кто дальше. Всегда Юрка в этих соревнованиях на первом месте: в уборной он писает до самого потолка, а в земле глубже всех прорывает ямку. Но все равно по борьбе я его сильнее. Я прием один знаю. Он всегда от меня плачет. А вообще мы друзья — мне, как Юрке, до потолка не дописать.