— Я поэтому так и говорю, — сказал Мясник. — Я же знаю, ты теперь самый богатый человек во всем детдоме, потому что ты клал свою стипендию на сберегательную книжку, а воспитатели не клали деньги, и у тебя после обмена денег все сохранилось. Ты вообще прости, что я напоминаю, я уже даже не помню, как дал тебе хлеб. Все равно будто я его съел и тебе не продавал. Просто мне очень хочется три новых рубля. А то у Маленького есть, у Кочерги есть, у Борьки Петрова есть, а у меня нет. Ты мне дашь совсем новую деньгу, хрустящую, да?
— Самую новую, — сказал Кораблев. — Сразу после стипендии. Вечером. А сейчас мне пора на лекции. Ну, мы с тобой…
— …одной породы… — сказал Мясник и потянулся носом к красному носу Кораблева.
— Вытри сопли, — сказал Кораблев. — Негигиенично. Ну, мы с тобой одной породы, ты и я, ты и я…
— Одной породы, ты и я, ты и я… — равнодушно повторил Мясник, целуясь носом с румпальником Кораблева. — Твоим носом удобно целоваться, он большой.
— Пока, я пошел, — сказал Кораблев.
— А галстук ты сам купил? — спросил Мясник.
— Сам… — ответил Кораблев, разглядывая на себе синий галстук в красную полоску.
— И эту штуку…
— Зажим? Тоже сам…
— Постой, — крикнул Мясник, не слезая с подоконника. — Как называется у тебя в техникуме самый главный человек? Я забыл.
— Декан, — сказал Кораблев.
— Ага, декан… Дикан, дукан, кукан, истукан, исдукан…
Мясник подобрал рукой брюки и сполз с подоконника.
— Щечки розовые, ручки мяконькие, у-у, толстячок-мясничок! — пропел Кораблев и выбежал из барака.
Мясник, поддерживая брюки, вышел следом и, вытирая нос рукавом, проводил взглядом Кораблева. Большой Кораблев вышагивал по деревянному тротуару уже далеко.
«Он все равно боялся, что я побегу за ним, — подумал Мясник. — Новые три рубля похожи на царские деньги, только на них советский герб. А стакан сои все равно стоит один рубль, хоть и на новые деньги. Я бы уже всю сою давно съел, если бы Корабль отдал деньги, а теперь потом съем… Только когда… Вот был бы я кораблевским братом… Странно как: брат. Ничего такого особенного, просто брат, а ему дают деньги. Только называется: брат. Большой Корабль играет со мной больше, чем с Маленьким, а деньги ему дает просто так. А мне он, может быть, совсем не отдаст, потому что я ничей не брат. Ничей брат. Как это понять: ничей брат? Это будет считаться, что я ничей брат специально, а всехний будто бы брат. Будто брат всех, надо правильно говорить!»
Кораблев скрылся за поворотом, и Мясник направился к Солнечной стороне. Пока он вытирал нос то одним, то другим рукавом, у него совсем съехали брюки и держались теперь только на бедрах. Поэтому Мясник шел медленно и незаметно для себя надувал живот, надеясь оттянуть момент, когда брюки сползут окончательно.
Брюки все-таки сползли прежде, чем Мясник успел добраться до Солнечной стороны. Мясник по-прежнему пучил живот и заметил, что брюки сползли, только по холодному ветерку, пролетевшему между ногами.
— Ну, что, брат брюки, — спросил Мясник, — опять не держитесь? Что мне придумать, чтобы вы держались? Вам нужен — брат ремень, только я его давно потерял, и на следующей проверке нам с вами крепко влетит. Ага, хорошо, что вы большие, это нам с вами просто повезло…
Мясник подобрал брюки и нырнул в них плечами. Руки от этого оказались связанными, это было неудобно для носа, но Мясник попробовал дотянуться носом до плеча, это удалось, и тогда он быстро вышел на Солнечную сторону.
Встав на углу, Мясник окинул взглядом освещенную стену барака и всех-всех-всех, кто играл вдоль этой стены. Впереди играли девчонки, вдали мальчишки.
«Здравствуйте, братья и сестры! — подумал Мясник. — Если бы у меня была стипендия, я бы всем вам дал по три рубля. Но хитрый дикан не дает мне стипендии, хотя я продал ему по карточкам целый ящик хлеба на старые деньги. А теперь деньги новые, гладкие зеленые трешки, похожие на царские, только с советским гербом, они нравятся дикану, и он их не дает. Вот какая история случилась с трешками и диканами…»
«Здравствуй, сестра болгарка Анька, — подумал Мясник, глядя, как она прыгает через веревочку, придерживая ладонями короткую юбку. — Раз-два-три-четыре… восемнадцать… двадцать пять… А я могу сто».
Мясник приблизился к веревочке и стал раскачиваться, готовясь прыгнуть.
— Отойди, Мясник! — крикнула на скаку Анька, скосив на него бешеные глаза.