— Ура! Ура! — кричали Синяки во главе с Ковалем, несясь прямо на Мясника. Мясник немного отодвинулся, но Коваль тоже изменил направление, а за ним и Синяки.
«Вот несутся Синяки, — подумал Мясник. — Брат Синяк и брат Синяк. Брат Коваль несет…»
«…Кулак», — додумал Мясник, потому что Коваль стукнул его кулаком в плечо. Синяки пригнули Мясника к земле, и Ковал уселся ему на спину.
— Дайте мне встать, Синяки, — попросил Мясник, повернув снизу голову. — А то у меня заняты руки, и я не могу защищаться!
— Защищаться! Ого, ха-ха, защищаться! Верти ему голову Коваль, сделаем из Мясника мясо! Мясо! Мясо! Ха-ха!
— Больно, Коваль, больно! — сказал Мясник.
— Ура, ему больно! — закричали Синяки, щипля ему спину. — Гайки ему, гайки! На два оборота, на три! Бей Мясника, кто может!
— Слушай, Коваль, меня уже сегодня били! — сказал Мясник. — Слезайте, Синяки, а то я задохнусь.
— Задушим Мясника, задушим! — закричали Синяки. — Да здравствует мясо, ура!
Мясник встал на колени и упал. Синяки свалились. Коваль крикнул:
— За мной! — И все они убежали.
«Придется вынимать руки, — подумал Мясник, лежа на земле. — Синяки больно дерутся. Щипаются. А Коваль на голову сел, а зачем — непонятно. Вот они меня перебили, что-то думал, думал, а они перебили. Побили и перебили. А зачем они меня побили? Просто налетели и побили. А я пойду и спрошу. Все равно забыл, о чем думал».
Лежа на земле, Мясник вытащил руки из брюк, оперся о землю и привстал. Брюки сразу же поехали вниз. Мясник схватил брюки на лету и встал. Шмыгнул носом. Из-за угла послышался голос Коваля.
Мясник побрел за угол, на Малую Солнечную сторону, где всегда играют в запретные игры — в стенку и в чику. На шухере стоял Маленький Корабль. Коваль и Кочерыга сидели на корточках у стены. Братья Синяковы загораживали их и болели за Коваля. Это было сразу понятно.
— Кочерыга продувает, — сказал Маленький. — А хвалился: везет, везет…
— А ты проиграл ему в фантики, — сказал Мясник. — Правда ведь?
— Ну и что… — сказал Маленький. — Это ты наколдовал. У-у, колдун губастый!
— Что ты, — сказал Мясник. — Меня никто так уже не зовет.
Я уже давно не колдую. Меня теперь зовут Мясник, а за что — непонятно. Но я все равно правильно сказал: Кочерыге с тобой везет, а вообще не обязательно везет… А потом тебе повезет, раз на раз не приходится.
— Уй, заткнись ты, — сказал Маленький. — Пришел тоску нагонять.
Коваль, держа большим пальцем свой пятак, тянулся к гривеннику Кочерыги длинным белым пальцем.
— Так можно разорвать руку, — сказал Мясник, присаживаясь на корточки между Синяками.
Коваль, не отпуская руки, презрительно посмотрел на Мясника.
Синяки стукнули Мясника кулаками с обеих сторон.
— Не надо, Синяки, — сказал Мясник. — Я же не желаю ему плохого!
— Достал, достал! — крикнули Синяки.
Кочерыга с каменным лицом нагнулся над монетой, прицелился и щелкнул по ней. Гривенник вылетел из-под пальца Коваля.
— Верно, — разгибаясь, сказал Коваль, — тут можно и руку разорвать. Далеко было…
— Слушай, Коваль, — сказал Мясник. — Я что-то хочу тебя спросить.
— Спрашивай, — разрешил Коваль.
— Вот ты и Синяки сейчас налетели на меня и побили. Скажи мне, почему?
— Почему? — спросил Коваль и посмотрел на Синяков.
— Почему? — спросили Синяки, давясь от смеха.
— Потому что — Пыс! — сказал старший Синяк.
— Потому что — Дрыс! — сказал младший.
— Потому что Мясник! Потому что — мясо, мя-ясо, мя-ясо! — закричали Синяки и принялись щипать Мясника.
— Подождите, ребята, — сказал Мясник. — Ага… Потому что — мясо. Понимаю…
— А гривенник все же мой! — сказал Коваль. — Берегись, Кочерыга, мне сегодня везет!
«Это потому, — думал Мясник, — что слово „мясо“. Вот слово „Синяк“ — оно так не звучит. Нельзя бить и кричать: Синяк, Синяк… А мясо — можно… Вот когда меня звали Губастый Колдун, меня никто не бил. И все спрашивали, кому на обед будет горбушка. И я всегда правильно колдовал. А когда меня звали Акула Зубастая, я укусил Тарасюка, прокусил ему ноготь. Я, правда, не хотел, но мне ничего не оставалось делать, потому что он тогда бы меня задушил. Если бы он не бил Витьку Казакоцкого, я бы к нему не полез. А то у Витьки никого нет, как у меня, а я ему шеф. Все равно как брат. Только назначенный брат. Вот Синяка почему еще нельзя бить — потому что их два. Станешь одного, сразу второй прибежит. Потому что они братья. Вот я думал что-то сегодня про братьев, думал и никак не могу вспомнить, что-то такое интересное — интересное, приятное…»