— Да. Я в тот раз спрашиваю Алевтину Ивановну: скажите, правда, что вы старая дева? А она в меня тарелкой кинулась и ничего не сказала…
Баянист закрыл глаза и тихонько хохотнул.
— Это еще лучший случай… с медицинской точки зрения…
— Ну, да, — сказал Мясник. — Это, наверно, потому, что она медсестра. А вообще женщины никогда не знают, чего им надо. То им делай, то не делай…
— Это ты верно говоришь, — вздохнул баянист. — Женщина — первое зло…
— А второе? — спросил Мясник.
— Ну, второе… Все, брат, сплошное зло…
— Ой, правда… — сказал Мясник. — А знаете, почему? Потому что надо быть чьим-нибудь братом. А если ты ничей не брат, ничего у тебя не получится. Вот, например…
— Постой, постой, — сказал баянист. — Как ты говоришь — надо быть братом? Ну, есть у меня брат. Ну и что?
— Ой, тогда все очень хорошо, — сказал Мясник. — Брат всегда выручает. Он у вас взрослый?
— Допустим… — сказал под нос баянист.
— Вот, — сказал Мясник. — Допустим, вы хотите уехать в Бугуруслан. Вы говорили, что хотите. И вот у вас там брат. И он вам пишет: дорогой мой любимый брат, приезжай, пожалуйста, ко мне. Будем жить вместе, потому что мне без тебя плохо. Плохо жить. Кругом сплошное зло. Все кругом братья и качают надо мной права. А когда мы будем вместе, никто нас не тронет.
— Разумно, — сказал баянист. — Ну, а если мой брат находится в… казенном заведении?
— Ой, — сказал Мясник. — Тогда еще проще. Я ведь тоже в казенном заведении. Только у меня нет брата. А если бы он был, он бы приехал сюда, и все…
— А если я не хочу к нему в… казенное заведение, а? — спросил баянист.
— Ну, тогда вы только считаетесь брат, — сказал Мясник. — Тут уже ничего не поделаешь.
— Ну, а если брат сейчас не может приехать?
— Ой, — сказал Мясник. — Так ведь это только сейчас. А потом он сможет.
— Ты так думаешь? — спросил баянист. — А до тех пор, значит…
— А до тех пор… А до тех пор можно, как я сегодня: будто бы я всехний брат, будто взаправду!
— Ну и как, помогает? — спросил баянист.
— Ой, конечно, — сказал Мясник. — Вы попробуйте!
— А если он и потом не приедет?
— Когда потом? — спросил Мясник. — Завтра?
— Завтра… — вздохнул баянист. — У тебя только и есть, что завтра.
— А у вас нет? — спросил Мясник.
— У меня есть вчера, — задумчиво произнес баянист. — А брата я уже и ждать перестал.
— Ну, тогда вы только считаетесь брат, — серьезно ответил Мясник. — Если бы у меня был брат, я бы все время его ждал. И вчера бы ждал, и завтра бы ждал, и всегда бы ждал…
— Эх, — вздохнул баянист, — маленький ты еще, вот что…
— Маленький? — переспросил Мясник. — Значит, я потому жду, когда будет завтра?
— Да, да, — сказал баянист, поднимаясь с завалины. — Не думай так много, это в твоем возрасте вредно. Гуляй.
Он ушел, широко расставляя ноги.
— Гони пятак! — крикнул за углом Коваль.
— Анька дура, хвост надула! — закричали вдалеке две девчонки.
«Во, вспомнил, — подумал Мясник. — Значит, все было так: вбежали Синяки с Ковалем впереди. Они закричали: дикан, дикан! Мясник, к тебе идет дикан! И дикан медленно шел среди играющих детей, раздавая всем новенькие трешки из кармана. И каждый, кто получал трешку, сразу становился брат. Или сестра. И все принялись обниматься и целоваться носами. И кричать: мы с тобой одной породы, ты и я, ты и я… А потом все сидели на завалине на солнечной стороне, и солнце грело всем животы, а по небу плыли облака… похожие на зайца… на собаку… на ракушку… и когда облака закрывали солнце, все перебирались на солнечное место…»
Мясник сполз с завалины, придерживая рукой брюки, вытер нос и пошел туда, где облака не закрывали солнце.
1962
Нет голоса
Привезли нас в большой город песни петь. Кочерыгина только петь, а меня еще танцевать. А всего нас пятьдесят три. Выгрузили нас, в школе на кровати посадили, а есть не дают. Вовка Кочерыгин походил по коридору, понюхал, а ничем съедобным не пахнет, только масляной краской. Подошел ко мне, говорит:
— Давай, Мясник, я тебя съем!
Я отвечаю:
— Не надо, Кочерыжка, меня есть. Погоди, может, обедать дадут!
— А вдруг не дадут? — говорит Вовка. — Давай, я лучше у тебя руку съем, а щеками закушу…
Я говорю:
— Погоди, Кочерыжка, всегда давали, может, и сегодня дадут, а меня ты потом съешь, когда совсем еды не будет.