— И не надейтесь на подсказку, — холодно заметила тетка.
— Я не надеюсь, — ответила Улыбка.
Девчонка у окна подозрительно завозилась, тетка вскочила и помчалась к ней. Улыбка вздохнула.
За окном была голая потрескавшаяся стена, одна трещина была похожа на чайник.
— Ваше время истекло. — Над ней стояла тетка и с ухмылочкой смотрела на чистый лист бумаги. — Будете отвечать?
— Нет, — испугалась Улыбка, — я еще не подумала.
— Было бы чем…
Рыжая девчонка вдруг вскочила и, громыхая стульями, понеслась по комнате. Она выхватила из теткиных рук Улыбкин билет и, сложив его со своим, разорвала на мелкие клочки.
— А вы… — Она подлетела к тетке. — Вы — сухарик, маленький черствый сухарик!
Она схватила Улыбку за руку и, таща ее за собой, выскочила из комнаты, пронеслась по коридору, скатилась по лестнице, выскочила на улицу, пересекла ее, ворвалась в парадное напротив, не сбавляя темпа, взлетела на последний этаж и там уселась с ногами на подоконник.
— Вырвались! — Она радостно засмеялась. — А теперь покурим. — Она достала из сумки сигареты. — Меня зовут Катя. Всегда курю на последнем этаже: вид лучше и воздуху больше. Мы живем в подвале, так там я ни одной затяжки сделать не могу — сразу задыхаюсь.
Помолчали.
— Придется выходить замуж. — Девчонка вздохнула. — Так и загадала: не поступлю — сразу замуж. Мамка пилит, батька денег не шлет. Да и вообще тошно. Вот выйду замуж, куплю мамке шубу, она всю жизнь мечтает шубу иметь. А он-то — богатый, китобоец, жениться приехал. У тебя есть пудра? Дай.
Она попудрила нос.
— А теперь идем!
— Куда?
— Как куда? Жениться! Там у него приятелей полно. Пошли, пошли, там разберемся.
Они вышли на улицу, пришли к новому голубому дому. Девчонка окинула Улыбку критическим взглядом.
— Все в порядке, — сказала она. — Держись поскромнее, побольше стесняйся. Мужчины это любят. Если ты хорошенькая, ты должна как можно больше стесняться, а то не поверят. А теперь молчи, мне надо сосредоточиться.
Китобоев было много, китобои пили пиво.
— Петя, — сказал один.
— Вася, — сказал другой.
— Николаев, — пошутил третий.
Все захохотали.
— Мой жених. — Девчонка указала на четвертого.
— Присаживайтесь, — сказал жених и дал им по стакану.
— Пиво здесь наливают сами, — сказал он и указал на бочку, которая стояла в углу комнаты. — Закуски еще нет, ждем с минуты на минуту.
Китобои сидели вокруг стола, разложив на столе свои большие загорелые руки.
Девчонка, Улыбка и жених сели вокруг табуретки. На табуретку поставили пиво. Девчонка выпила подряд три стакана. Весело посмотрела на жениха.
— Ты знаешь, я согласна, — тихонько сказала она.
Жених покраснел.
— А то, может, передумаешь? — усмехнулась она.
Жених нахмурился. Девчонка выпила еще пару стаканов и вдруг расхохоталась.
— Помнишь, как мы впервые целовались?
— Помню.
— А что ж тогда не женился? Думал, лучше найдешь?
Жених покраснел.
— Угадала, угадала! — заливалась девчонка. — А то, может, еще поищешь? Возьмем хотя бы ее. — Девчонка кивнула на Улыбку. — Чем не пара? Красивая, работящая, из деревни. Разведете детей, и можешь спокойно бить своих китов. Хоть вообще не приезжай, ничего не произойдет, все будут ждать тебя. А со мной так легко не уедешь. — Девчонка выпила еще три стакана.
Но тут дверь широко распахнулась. Впереди были ящики с апельсинами, поверх них болтались во все стороны бублики, все это рухнуло на пол, и появился очень красивый человек.
— Боцман. — Китобои повскакали с мест и дружно загалдели.
— Там, внизу, машина, — сказал боцман, — берите ее на абордаж. Там еще тридцать банок сгущенки, десять килограммов мармелада, двадцать пачек печенья и двадцать пять бутылок минеральной воды «Полюстрово».
Среди китобоев прошел ропот.
— Ты что, боцман, спятил? — грозно сказал один китобой. — Тебя посылают за закуской к пиву, а ты — бублики, апельсины, не говоря уж о сгущенке, которую мы и видеть не можем.
Боцман захохотал.
— Грузите продовольствие! — что есть мочи гаркнул он. — Объясняться будем потом:
Китобои повскакали и поспешной вереницей побежали к дверям. Появились ящики со сгущенкой, коробки мармелада.
— Нет, вы только послушайте! — сказал боцман, когда все утряслось. — Подхожу это я к буфету…
Китобои хохотали.
— Вот это боцман! Ай да боцман!
Только один китобой не смеялся, он хмуро глядел на боцмана и что-то тихонько бубнил.
— Ну что, Василек, — обратился к нему боцман, — завидки берут?
Василек мрачно сопел.
— Бедняжка, — протянул боцман и, уже обращаясь к девчонке: — Этому несчастненькому десять тысяч никак не потратить. Отпуск кончается — а он только пару тыщ и потратил…
Девчонка испуганно ахнула. Китобои хохотали. Василек мрачно сопел.
— Ты бы, Василек, на курорт съездил, — сказал один китобой.
— А что мне море! — сказал Василек.
— Ты бы, Василек, машину купил!
— А кто мне ее продаст?
— Ты бы, Василек, женился. Жене бы твои денежки пригодились.
— Шлюхи все, — мрачно отрезал Василек.
— И я шлюха?! — Девчонка подскочила к Васильку.
— Первая, — молвил Василек.
Девчонка захохотала.
— А вот этот болван женится на мне! — крикнула она. Жених покраснел и, ни на кого не глядя, вышел из комнаты.
Китобои хохотали. Девчонка подсела к Улыбке.
— Нравится тебе мой жених? — посмеиваясь, сказала она.
— Нравится, — сказала Улыбка.
— Тебе жаль его?
— Жаль.
— Вот и курица, настоящая курица! Так бери, если нравится и жаль. А у меня такого добра хватит.
Улыбка молчала.
— Так иди утешь, приласкай. Вы, курицы, это умеете. Иди же, иди! — И она вытолкала Улыбку за дверь.
Жених сидел в пустой комнате на подоконнике и курил. Улыбка подошла и встала рядом.
— Она послала? — не оборачиваясь, спросил он.
Улыбка промолчала. Жених повернулся и обнял ее. Потом он слез с подоконника и закрыл дверь на крючок.
Посреди ночи в дверь вдруг стали ломиться.
— Откройте же, откройте! — кричала девчонка. — Будет поздно, откройте!
Китобои хохотали.
— Черта с два, — хмуро проворчал жених.
Потом все затихло. Улыбка вышла из комнаты. Жених еще спал. На полу под дверью сидела девчонка.
— Садись, — тихонько сказала она.
Улыбка села рядом.
— Пей. — Девчонка указала на стакан.
Улыбка выпила. Девчонка взяла стакан, руки ее дрожали, поднесла к губам, зубы звякали о стекло. Девчонка закашлялась, потом закрыла глаза и тихонько засмеялась.
— Он мне говорит: слишком много предрассудков, любить надо свободно. А я хочу замуж, говорю. Далась мне эта свободная любовь. Ремарка, спрашивает, читала? Ну, читала. Вот там любовь, говорит, никаких предрассудков. А я ему: нет, говорю, у него все чахоточные. Им что, переспала и умерла, а я женщина здоровая, я от этого родить могу.
Девчонка закашлялась.
— А знаешь, — усмехнулась она, — я-то отравилась…
Улыбка вскочила.
— Постой, — остановила ее девчонка. — Не думай, что из-за тебя. Я так. Сил не стало, надоело, устала. Поражение, каждый шаг… По-ра-же-ни-е, — выговорила она по слогам и, прислонившись к стене, закрыла глаза.
Улыбка стояла над ней. В руках у нее почему-то оказалась бутылка «Полюстрово». Она налила воду в стакан, стекло покрылось серебряными пузырьками. А девчонка открыла глаза, тоскливо посмотрела вокруг, усмехнулась.
— Да я не умру, — сказала она, — я слабительное приняла. А ты иди.
Улыбка вышла на улицу. Что-то сонно гудело, было тепло. Глядя под ноги, она стала подниматься. Дорогу ей преградила заколоченная досками дверь. Она постояла перед ней, постояла, потом закрыла глаза.
— Спать, — пробормотала она, — спать… — И тяжело опустилась на ступени.
Управдом ждал под аркой. Он зябко поеживался на сквозняке, подпрыгивая, озирался и был похож на замерзшего кузнечика. Он поманил ее рукой, она перешагнула полосу света и тени, вошла под арку.
— Ну, что хочешь? — заговорил управдом.
Улыбка рассказала. Управдом засуетился, задвигался, закрутил головой, зарылся в карманах.