Красавица усмехнулась и вышла.
Было тихо, холодно и темно. Обхватив колени руками, Улыбка задремала. Когда она открыла глаза, над ней стоял кенгуру. Он смотрел на нее сверху вниз и грустно улыбался. Она подняла голову. Кенгуру вздрогнул и отвернулся.
— А теперь поедем ко мне, — глухо сказал он. — И не смотри на меня так, я тут ни при чем. Так будет лучше.
— Я не смотрю, — сказала она.
В кладовке под лестницей она нашла несколько проявленных фотопленок. Если рассматривать их на свет, то можно было разобрать очертания каких-то людей и предметов. Улыбка долго рассматривала их на свет. Когда управдом заметил это, он научил ее пользоваться увеличителем. Вечерами, в свободное от дежурств время, она включала увеличитель…
Вставила пленку, подложила чистый лист бумаги, потушила свет, подвинула кадр. На белом листе бумаги появились две черные руки. Они тихо лежали одна на другой, и длинные пальцы их были унизаны кольцами.
Управдом лежал на кровати и возбужденно рассказывал о том, как он встретил старого фронтового приятеля, бывшего однополчанина, танкиста.
— И, представь себе, этот приятель тоже изобрел картофельный комбайн, только его комбайн никуда не годится, потому что приятель не учел всех камней, которые неизбежно встречаются на наших полях.
На следующих кадрах были все те же руки. Они меняли положение, но оставались все такими же тихими и невозмутимыми.
— Ничто есть определенное нечто… — важно говорил управдом, но окончить ему опять не удалось. Дверь вдруг с треском отлетела, и в комнату, размахивая чем-то металлическим и блестящим, ворвалась какая-то женщина. В слабом свете Улыбка заметила, как заколыхались веревки, какая-то тень метнулась под стол, стол побежал по комнате, потом встал на дыбы и опрокинулся прямо на нее. Она упала со стула, увеличитель погас. Посыпались предметы, кто-то зловеще захохотал, раздался душераздирающий вой, что-то проволокли по полу, хлопнула дверь, и все стихло.
Она поднялась с пола, ощупью нашла увеличитель, включила его. Лампочка не разбилась; она сменила кадр. На белом листе бумаги возникло очертание чего-то большого и серого. Это был слон.
— Слон, — прошептала она.
Раздался стук в дверь. Женщина с непроницаемым лицом вручила ей повестку, вызывающую ее на товарищеский суд.
В следующем кадре был просто человек с портфелем.
В перерывах она спала за щитами. Однажды, пока она спала, щиты унесли. Она проснулась и увидела Его. Он стоял совсем близко и разговаривал с какой-то женщиной.
— От вас опять несет коньяком, — строго говорила женщина.
— В контракте не сказано, что от меня должно пахнуть фиалками, — отвечал он.
— Пойдите проспитесь, — сказала женщина.
Он покачнулся и, пошатываясь, направился к дверям. Она встала и на цыпочках пошла следом.
— Никуда не уходите, — сказал кенгуру, — через десять минут начинаем.
Она не обернулась. Она уже ничего не видела и не слышала вокруг. В коридоре Он вдруг оглянулся и в упор посмотрел на нее. И, как тогда, в лесу, ей захотелось упасть и закрыть голову руками. Но Он уже шел дальше. Преодолевая страх, она кралась за ним. На улице Он перестал шататься, движения его стали быстрыми и озабоченными. Он деловито пересек улицу и почти бегом приблизился к пивному ларьку. Улыбка следила из-за угла. Он выпил залпом три кружки пива, постоял, мечтательно глядя куда-то вверх, выкурил папиросу и медленно побрел вдоль по улице. Улыбка кралась сзади.
В маленьком уличном скверике он сел на скамейку и долго сидел, рассматривая собственные ботинки. Улыбка терпеливо ждала. Когда же он встал со скамейки, движения его опять стали собранными и целенаправленными. Он деловито перешел улицу и свернул в какой-то маленький переулок. Улыбка еле успела добежать до угла, чтобы увидеть, как Он юркнул в подвал одного дома. «Пиво-воды» было написано над подвалом. Она заглянула. Там было дымно и много пьяных мужчин. Ждала она довольно долго. Наконец он вышел и, пошатываясь, направился обратно, по направлению к центральной улице. Улыбка кралась сзади.
Так прошел вечер. Он заходил почти во все пивные, останавливался почти у всех ларьков. Наконец одна пивная оказалась закрытой. Он грубо выругался, петляя побежал вдоль по улице. Но другая пивная тоже была закрыта. И третья, и четвертая. Он попробовал ворваться в какой-то большой ресторан, но его грубо оттолкнули и пообещали вызвать милицию. И тогда Он весь обмяк и, прислонившись к стене дома, стал медленно сползать на землю. Улыбка испугалась, что вот Он сейчас упадет… Но тут подошел дворник, взял его за шкирку и сильно тряхнул. Он вырвался и, болтаясь из стороны в сторону, побежал посреди улицы. Уже погасили фонари, когда они добрались до гостиницы. Швейцар открыл дверь. Он прошел мимо швейцара и, шатаясь, стал рыться в карманах.
— Она-то с вами? — с улыбочкой спросил швейцар.
— Кто?
Швейцар кивнул.
— А, это моя секретарша, — заикаясь, пробормотал он.
Швейцар хмыкнул и пропустил ее в гостиницу. Они поднялись на лифте, прошли длинный коридор. Он долго громыхал ключами. Наконец дверь открылась, да так неожиданно, что Он в полный рост растянулся на ковре. Полежав несколько минут неподвижно, Он поднял ногу и пинком захлопнул дверь. За дверью долго что-то громыхало. Скрипнула кровать, и все стихло. Она приоткрыла дверь и бочком пробралась в комнату. Он лежал, закинув ноги на спинку кровати.
— А, явилась?.. — пробормотал он. — И куда это вы давеча подевались?
Улыбка молчала.
— Вы какая-то не такая, я какой-то не такой, — пропел он. — Все мы какие-то не такие, — прибавил он, подумав. — Да что это, в самом деле! — Он приподнялся на локте, но потерял равновесие и упал лицом в подушку.
— Что ты об этом думаешь? Что ты думаешь обо всем этом? Подойди, скажи!
Улыбка подошла.
— «У капель — тяжесть запонок, и сад слепит, как плес, обрызганный, закапанный мильоном синих слез…» — сказала она.
— Ай-яй-яй! — пробормотал он. — Начинается. — Он приподнял голову и обвел комнату мутным взглядом. — Есть тут кто?
— Есть.
— Ты что-нибудь говорила?
— Да, я прочла стихи.
— Ты тоже?
— Что?
— Напилась?
— Нет.
— Тогда что?
— Я прочла стихи, которые вы однажды читали в лесу.
— Я? Стихи? В лесу? Да я и в лесу-то ни разу не был.
— Были.
— Спятила?
— Прочтите мне стихи.
— Стихи? Какие такие стихи? «Эники-беники, си колеса, эники-беники ба!» Дальше забыл… Ах да! «Вышла буква А!» Все. А теперь — ложись! — И Он повернулся лицом к стене.
Через минуту Он уже храпел. Улыбка подошла, заглянула через плечо. Это был Он.
— Проснитесь, — попросила она.
Он не отвечал. Она всхлипнула и стала всхлипывать все громче и громче.
— Ты плачешь? — не оборачиваясь, спросил Он.
Она не смогла ответить.
— Всегда-то ты плачешь, — сказал Он. — Ну, женюсь! Обещал, значит, женюсь. Получу развод и сразу женюсь. А теперь ложись.
— А стихи? — сквозь слезы выдавила она.
— О-о-о! — простонал он. — Да не знаю я никаких стихов. Отвяжись ты от меня. — И Он спрятал голову под подушку.
Она плакала навзрыд.
— А, вспомнил! — Подушка отлетела. — Знаю еще один, это — последний. Вот тебе крест, не знаю больше ни одного. «Плюшевые мишки, зайцы, погремушки — дарят детям с елки детские игрушки. Желтые иголки на пол опадают, все я жду, что с елки мне тебя подарят». Ну, чем не стихи? Самые настоящие стихи. Ай да я! А теперь ложись. Завтра натура, опять не выспимся. Да не реви ты так громко. Ну, можешь чуть потише? Вот так можешь продолжать. Спокойной ночи.
Когда она проснулась, Он стоял над ней и озадаченно грыз ноготь. Она села на кровати, Он поспешно отошел к окну.
— Голова тяжелая, — пробормотал Он и опасливо покосился на Улыбку. — Хочешь молока? Первое средство — горячее молоко с сахаром.
Он подошел к телефону, набрал номер.
— Принесите, пожалуйста, горячего молока. Двадцать три. С сахаром, пожалуйста.
— Ну, а теперь рассказывай. — Он присел на кровать.
Улыбка молчала. Ей вдруг страшно захотелось спать, в глаза словно насыпали песку, и не было сил открыть их. Она уткнулась лицом в подушку.
— Э-э-э… — сказал Он, — ты это постой. Сначала скажи, кто ты такая.
— Я — Улыбка, — сказала она.