— Кого не люблю?
— Никого ты не любишь. Ты меня не любишь. Ты меня бросил, ты…
— Я не я… Я, я…
— Ты, ты! Ты бросил меня, да?
— Нет… то есть да… То есть тут есть одно обстоятельство… — Он покосился на проверяющего: проверяющий укоризненно качал головой, ему не терпелось доиграть в «виселицу».
— Скажи: тебе плохо? Ты устал? Ты устал, да?
— Да, — сказал Черенков.
— Я приеду. Я возьму такси и приеду.
— Нет, нет, я не знаю… Ко мне нельзя.
— Так ты не один?
— У меня проверяющий.
Долгая, долгая пауза.
— Счастливо провериться. — Она повесила трубку.
— Извини, друг, но пора завязывать. Я сейчас нарисую веревку.
— Не хочу, — сказал Черенков.
— Это нечестно, — сказал проверяющий, — называй букву.
— Твердый знак.
— Тупой! Тупой! — проверяющий застучал кулаком по столу. — Сколько можно подсказывать?! Ты туп! Ты темнота! Ты не человек, а туловище! Твое тело тождественно трафарету! Тоже тут… Ты тугодум, тук-тук. — Он постучал себя по лбу.
Дмитрий Константинович внял подсказке.
— «Тэ»? — спросил он удивленно.
— Слава богу, отгадал четвертую. Не делай меня человекоубийцей. Чур, чур! Чхи, — чихнул проверяющий.
— Чую, чую! — закричал Черенков, — буква «че»!
— Чудесно!
Стук в дверь.
— Чудесно.
Чайник эмалированный, занавеска ситцевая, плитка нагревательная, аппарат телефонный, стол, стул, диван, тишина, сон, бессонница, пауза…
— Это она.
— Это они.
— Это она. Как глупо, боже… Как бестолково!
— Я тебе говорю, это они. Называй последнюю. Только прошу, помни про свою астрономию.
— Буква «а». Вы задумали слово «мачта».
— Вот тебе «мачта». Ты проиграл. Я задумал другое.
На пороге стоял бородатый. В руке он держал веревку.
— Идем.
— Куда?
— Открывать ворота.
— Извини, пожалуйста. У меня к тебе просьба. Ты бы не мог отрезать кролику волосатую ногу?
Это моя жена появилась из кухни. (Мы приобрели мясо кролика, у кролика контрольная нога, а у моей жены аллергия на шерсть.)
Я иду на кухню и выполняю все, что она меня просит. Я взволнован.
— Ты редактируешь новый свод образцовых инструкций?
— Нет, я размышляю над судьбой одного человека.
— Звонил Фролов. Он спрашивает, куда ты пропал.
— Куда я пропал? Хорошо, спасибо.
Я возвращаюсь опять за машинку.
— Любимая моя! — пишу посвящение.
Любимая моя! Я посмотрел на небо и вспомнил те края, где я ни разу не был. Где я и быть не мог: там всякое такое — Весы и Козерог и многое другое…
Еще не заря, но предутренний сумрак. Фиолетовые разводы на востоке. Шествие облаков. Предрассветная дымка. Капли влаги на гипсовых лицах.
Чигирь-звезда горит над забором.
«Однако есть ли у меня полномочия?» — думал я, открывая ворота.
— Не спи, не спи, — торопил бородатый.
На территорию охраняемого объекта кузовом вперед въехала грузовая машина. Из кабины выскочил бородач, абсолютная копия первого.
Я подумал: наверное, братья.
Братья опустили борт кузова. Гипсовый человек лежал на спине. Гипсовый человек смотрел в небо.
— Ну вот, привезли, — сказал первый (а может, второй), он обматывал веревкой гипсовое туловище.
— Ребята, но почему ночью?
Братья многозначительно промолчали.
— Ребята, это кто-то выполняет план по выпуску валовой продукции?
— Послушай, — сказал второй (а может быть, первый), — не пытайся рассудком постичь то, что не поддается рациональному объяснению. Лично я давно не задаю вопросов.
— Но… но какова их природа?
Я услышал:
— Это мертворожденные. Их возникновение было ошибкой. Тяни.
Втроем потянули за конец веревки.
Гипсовый человек сопротивлялся, — он не хотел покидать кузов, — он цеплялся ногой за скамейку, в запасное колесо упирался плечом, он опрокинул ведерко, перевернулся на бок и, передвигаясь вперед короткими рывками, вывалился из машины.
Я посмотрел на лицо вновь доставленного, оно показалось чрезвычайно знакомым.
Мотор уже был заведен, когда на крыльце появился проверяющий.
— Стой, стой! Где накладные?
Я отскочил в сторону, я спрятался за кабину. Выглядывая отсюда, я видел, как проверяющий проверяет. Он подносил к самому носу какие-то бумаги — казалось, что нюхает. Он стоял под фонарем. Дул ветер.