— Он тебя спрашивал про Чернова?
— Нет. Он спрашивал, для чего вам нужна была мышь?
— Чего-чего?
— Мышь! Я и сам удивился, а потом говорю, мол, вы, товарищ майор, все перепутали: у Доктора нет никаких мышей, это у Чернова в голове мышь. А он стал кричать, что, мол, не миновать нам с вами суровой кары советского народа (или закона?), всеобщей ненависти и презрения трудящихся…
Метла хотел еще что-то сказать, но увидел, что Доктор отвернулся, и закрыл рот.
— Интересно, — проговорил Доктор, — доверят ли мне когда-нибудь хоть клизмы ставить, если узнают, что я эту мышь у него из головы «вырезал»? Как думаешь?
Метла снова открыл рот. Доктор посмотрел на него и усмехнулся.
В дивизионе многие видели, как Чернов льет себе на голову воду, прикладывает горячий песок, а однажды даже стрелял над ухом из пистолета, — никто не обращал внимания: у какого, как говорится, капитана голова не болит, и Доктор тоже пожимал плечами, мол, мало ли — всяк сходит с ума по-своему, вон что делают: кто над ухом стреляет, кто змей дома разводит, кто на спор рвет в кулаке взрывпакеты, — слава богу, еще никому ничего не оторвало. Но однажды Чернов поймал его на мосту и задал один «медицинский» вопрос:
— Бывает у кого-нибудь мышь в голове?
Доктор посмотрел, как капитан облизывает губы, и ответил:
— Бывает.
— Понимаешь, — зашептал Чернов, оглядываясь, — мне нельзя в госпиталь, я же капитан, понимаешь ты это или нет?
«Колоссально!» — подумал Доктор и сказал:
— Хорошо.
Наутро он выписал у Курбанова мышеловку. А когда пришел Чернов, они заперлись в санчасти, где Доктор положил на видное место коловорот — «обставил операционную», уложил больного на стол, дал ему стакан спирта, разрезал кожу на макушке, поковырял десять минут для виду, потом достал из банки мышку и сунул Чернову под нос на длинном пинцете: вот оно! Тот услышал писк, увидел перемазанную в крови мордочку и потерял сознание.
— Вот так вот, — закончил Доктор, а когда Метла перестал хохотать, спросил: — Теперь мне хотелось бы знать: кто ему сказал, что у него мышь в голове?
Но Метла уже ничего не мог произнести, он снова захохотал, как зарезанный, и не заметил, как Доктор, который тоже едва сдерживался, вдруг перестал улыбаться, потому что увидел краем глаза в окно шевелящиеся усы и вытаращенные глаза майора Курбанова. Потом только Метла догадался, в чем дело, почему тогда Доктор, казалось бы, ни с того ни с сего процедил сквозь зубы что-то вроде: «…на улице темно, и чья-то морда сраная глядит в мое окно», а он еще сильней покатился, совершенно не ведая, чем это все обернется, как говорится: покажи дураку палец, так он себе живот надорвет.
— Послушайте, — сержант наконец взял себя в руки, — чего он там про меня такого еще наговорил? Ну, мышь — ладно. А еще чего?
Он еще удивился: с чего это Доктор ответил так холодно?
— Больше ничего, — сказал Доктор, — только смеялся, что ничего-то ты ему не сделаешь, потому что такие, как ты, которые больше всего выступают, когда им жареный петух в одно место клюнет, наложат полные штаны и бегают за каждым офицером: товарищ командир! товарищ офицер! чего делать? куда бежать?
— Во говно! — воскликнул Метла. — Уж за кем бежать! Тоже мне — командир! Ну, сука, я б его точно пристрелил, хоть завтра, неохота только из-за такого дерьма под расстрел…
Сержант сгоряча забыл про хорошие манеры, которые обнаруживал в присутствии Доктора, — обрушил на голову пропавшего капитана самые изысканные ругательства, но Доктор даже не поморщился, как обычно, — не отвернулся, он подошел, поправил иголки и спросил, глядя ему в лицо:
— А если об этом никто не узнает?
Они еще долго сидели молча. За стеклом синели банки с препаратами, кругом топорщились книги, пучки растений, светили крылья огромных бабочек, таращился череп мертворожденного, в склянке бежал песок.
Но не для этих, говорил когда-то Доктор, не для этих оцепеневших навсегда предметов течет эта мертвая вода. Метла подумал: наверное, так и есть.
Да, там он был футболистом. Здесь он стал военным. У военных нет тренеров, им нужно самим раскидывать мозгами, потому что тут — олимпийская система: проигравший выбывает насовсем, он мертвый, а победителей не судят.
Больше Метла в эту комнату не заходил никогда, и он запомнил ее такой, какой видел в последний раз, и много раз мысленно входил туда. Теперь все это уже не нужно, комнаты нет, нет и самого Доктора, но он помнит и никогда не забудет, как не забывают одинокие барышни свое главное романтическое приключение.