В общем, она разделась, стоит, а что дальше — не знает. Но Анатолий на кровать даже не посмотрел, сел к столу, ну, и она напротив, живот скатертью прикрыла. Холодно все же. А Толька:
— Чего прячешься? Тело женщины — это, во-первых, красиво. В Русском музее была? И ты интересная, как Венера. А я. — смеется, — как этот… Ганнибал.
Может, со стыда или от волнения, а может, потому, что со вчерашнего дня крошки во рту не было, Антонина сразу опьянела. И стало ей плевать, что сидит тут, как дура, голая, и что тело-то, конечно, уж не то, и что от окна так и свищет. Весело ей сделалось и хорошо, потому что вот он, Анатолий, пришел все-таки, сам пришел, сидит, точно фон-барон, а на плечах веснушки, как у маленького…
— Толик, тебе не холодно? Я платок принесу.
— Иди ты с платком! Налей лучше! А потом погреемся.
…а плечи-то широкие, красивый до чего! Ну прямо в точности Ганнибал или какой-нибудь… Юлий Цезарь.
По-французски — так уж пускай на всю катушку! Антонина встала, прошла на каблучках через всю комнату и включила телевизор. Как раз показывали концерт артистов эстрады. И черт с ним! Достала из холодильника «маленькую» и пиво.
Еще выпили, за любовь. Антонина чувствует — опьянела, закусить надо, а не лезет кусок в горло, да и все. А тут еще Майя Кристаллинская как запоет: «Я давно уж не катаюсь, только саночки вожу», ничего вроде особенного, а у Антонины слезы.
— Толечка, миленький, я для тебя что хочешь сделаю! Что скажешь, то и сделаю!
— Да не могу я с тобой расписаться, Тонька, пойми ты это, чудачка!
— Не надо мне. Зачем? Я и так для тебя — что хочешь… Я бы и стирала, и обшила, а денег — на что мне деньги, я сама зарабатываю, я бы у тебя зарплату не брала… и какой хочешь можешь приходить, хоть пьяный, хоть какой…
— Кончай реветь. Ты — баба хорошая, лучше Польки. Но расписаться — это нет.
— Толик, я когда мимо ресторана «Чайка» прохожу, где мы с тобой тогда, так всегда плачу, как ненормальная…
— Я — мужчина… Поняла? Ты — баба, а я — мужчина… И все… Еще керосин есть, нет?
— Меня все тут за последнюю, за не знаю кого считают, что я тогда с Валериком… ты пойми, я же мать! Я ребенка своего люблю, ребенок не виноват… Но тебя я больше своей всей жизни!.. Если бы ты заболел, я бы кровь дала…
— Это лимонад? Лимонад, да?! Не могла две пол-литры взять, говорил ведь: жди!.. Я мужчина… бля… с-сука! И — все!.. Поняла?! Не распишусь. И — все!
— Толик, ты кушай, вон огурчики солененькие…
— Отстань! Сказал — от-стань!.. И все… Одну бутылку… Пожалела… сука… Я мужчина! Титьки развесила, корова… Я — мужчина, а ты — сука… И все… И все…
— Толик, если что, я сбегаю, ты успокойся, миленький! Толенька!..
— Убери руки! Руки убери! Не трогай, б…! Убью суку! Убью!!!
— Толик! Не надо! Не надо! Прошу! Вот — на коленях прошу… Толечка! О-ой! Ногами — не надо! Толечка! Толечка-а!..
— Молчи, курва! Получила?.. Вставай! Разлеглась тут… сука! На тебе! На! Заткнись, убью! Заткнись!!!
Хорошо еще — в квартире никого не было, жиличка в гости ушла.
А Роза Львовна собирается на свидание.
Лазаря зачем волновать, ни слова вчера ему не сказала, хватит парню и своей беды. Матери — все парень, а ему сорок лет, возраст, кстати, для мужчины самый опасный, если уж в этом возрасте случится инфаркт, то это очень и очень плохо. Говорят, беречь надо мужчин именно сейчас, следить, чтобы укрепляли сердечную мышцу, спортом занимались, легкой атлетикой, только судьба не спрашивает, сколько кому лет.
Каждому когда-нибудь достается настоящее страдание, вот и Лелику пришла очередь. В Горьком, в эвакуации, в самые страшные годы, был счастливым — маленький, ничего не понимал, мать рядом, а отцов тогда ни у кого не было. Голодать Роза Львовна ему не давала, не допустила, устроилась на макаронную фабрику, дали рабочую карточку, а по вечерам — шила. Ведь смешно сказать: до войны ничего не умела, а заставила нужда, научилась и кроить, и шить, и вязать, даже подметки ставить.
А потом пошло легче: учился Лазарь хорошо, товарищи его любили, очень способный был мальчик и общительный. Не приняли в университет — это, конечно, был удар, но он не растерялся, поступил в технический вуз, хотя мечтал стать журналистом. Способный человек — всегда и везде способный, вот и в технике всего добился, кандидат наук, физик! Такая сама и так воспитала: не ныть, не жаловаться, что есть — есть, а чего нет — и не надо.