А ребенок был совсем маленький и пока еще неговорящий. Иногда он терял слюни и выплевывал пищу. Но женщина отирала ему лицо ладонью матери.
Виталик поглядел кругом. Еще только сейчас совсем посветлело окно. И свет холодел там невдалеке от его глаз.
Женщина достала из кармана плаща рубль и протянула Виталику.
— Возьми-ка мне пару пива, — сказала она. — Будь другом. А то мне, видишь, не с руки теперь.
Ее не было за столом, когда Виталик принес пиво. Он ждал ее минут десять. Но она не подошла. Виталик накрыл кружки салфетками в знак собственности. И пошел искать ее.
Ее не было нигде. Даже в женском туалете, Виталик заглядывал.
Он вернулся к пиву и выпил обе кружки. И ему полегчало жить сейчас.
Потом он встал. Прикурил беломорину от сигареты проходящего человека и пошел на просторный воздух.
Он спускался по лестнице, и голоса людей в баре потухали для него. А свет улицы приближался снизу.
Снаружи все не замолкал дождь. Виталик стоял на крыльце пивной, глядел на дождь и не видел ему конца.
Женщина стояла на трамвайной остановке.
Дождь вымочил волосы женщины. Капли бежали по ее лицу. Она спрятала ребенка под плащом. Ребенок молча сидел под укрытием матери.
Виталик подошел и надел ей на голову свою кепку.
Она улыбнулась ему не сразу и сказала:
— Это Николай. А меня Валей зовут.
Они проехали на трамвае две остановки. Потом шли глохнущим садом. Капли срывались с деревьев и добавлялись к дождю.
— Я себе сапоги резиновые купила, — сказала Валя. — Мне ходить сухо теперь.
Виталик поднялся с ней на последний этаж. Там был ее дом, и там она жила и ночевала.
В комнате коммуналки Валя достала бутылку водки. Они выпили по рюмке.
Валя принесла кастрюлю с супом и налила тарелку себе и Виталику. Руки Виталика тряслись. Он проливал суп себе на колени.
— Когда суп ешь, ты штаны-то снимай, — сказала Валя со смехом.
Она налила Виталику еще водки. Он выпил еще.
На клеенке рядом с ее руками высыхал след от рюмки.
— Я когда Кукой залетела, неделю глаз сушить не могла, — сказала Валя. — А подлец-то свалил, как узнал. Он, подлец-то, смешной был. Соседей стеснялся по удобствам ходить. Подлец-то по-маленькому в бутылки из-под кефира ходил, — сказала Валя. — А я их затыкала и на подоконнике составляла для смеху.
Дым папирос поднимался вверх и распадался под потолком. Кругом день переменился на вечер. Заодно с вечером настала темнота.
— Вот на девятой бутылке наши отношения и закончились, — сказала Валя. — Ты чего не пьешь? Пей давай.
Виталик поднес рюмку ко рту. И услышал ход своих часов.
За окном неслышное крошево дождя падало на город.
Валя не зажигала свет. Она молчала теперь.
Она сидела напротив Виталика в домашнем халате. Халат плохо прикрывал ее. Виталик старался только не смотреть на ее отрожавшее недавно тело. И на Куку он боялся смотреть.
— Пойду я… — сказал он.
— Ты допей…
— Пойду я, — сказал Виталик.
— Ты что, СПИДом нездоровый, что ли?
— Здоровый.
— Ну останься, — попросила Валя.
Виталик вышел в коридор.
— Не все же ведь допил, — сказала Валя. — Останься.
В темноте Виталик нашарил плащ и оделся.
— Ну и иди! — крикнула Валя тогда. — Иди!
— Ну чего же ты на меня кричишь, — сказал Виталик. — Я же такой же человек, как и ты. Хотя и не женщина.
— Иди, иди! Давай! — крикнула Валя. — Всю жизнь мне испортил сегодня.
И Виталик увидел, как она плачет в потемках без звука и привычки.
В саду падали листья и дождь. Дождь не весь доходил до земли. Он стучал в оставшиеся на деревьях листья врозь с шагами Виталика. И листья вздрагивали при этом. И в них дрожал свет фонаря.
А на улице был ветер.
Ночью принялась гроза без грома.
Молнии прореживали темноту за окном. И листва тополя вспыхивала желтым в тишине.
А Виталик и женин дедушка Экстрин слушали на кухне не дошедшие до земли звуки.
Полбутылки водки стояло между ними на столе. На газете внавал полегли кильки с разинутыми ртами.
— Отопительного сезона хочется мне, Виталик, — сказал женин дедушка Экстрин.
Глаза его были уже как вставные. Он пристально налил водки в стаканы и выпил свое.
Виталик выпил следом.
— Кушайте питание, Виталик, — сказал Вилен Ароныч.
Но Виталик не нуждался закусывать. Он сидел и сжимал руки коленями. И молчал.
Гремели железом подоконника голуби. Листья теперь вовсю падали в темноту. Они падали и под ветром не находили места на земле.