Экскурсовод продолжал свой рассказ, а Козюренко думал, что, вероятно, он ошибся, потому что, кроме равнодушия, в глазах Иваницкого он ничего не заметил…
Козюренко отстал от группы и зашёл к директору музея. Он попросил припомнить все обстоятельства, связанные с посещением американскими туристами квартиры профессора Стаха, пояснив, что это имеет важное значение для расследования убийства.
— Надеюсь, — директор поднял на лоб выпуклые очки, посмотрел доброжелательно-грустным взглядом близорукого человека, — вы не подозреваете в этом злодеянии наших искусствоведов? Ибо там, я слышал, было применено оружие, а оружие и искусство несовместимы.
— Мы никого не подозреваем, — сухо перебил его Козюренко, — а выясняем факты, и ни одна мелочь не должна пройти мимо нашего внимания.
Директор сдвинул очки на нос, смотрел теперь из-под стёкол по-птичьи пристально. Пояснил, что среди американцев был один достаточно известный коллекционер. Он, бесспорно, не мог не слышать о собрании профессора Стаха, и поэтому его просьба о возможности ознакомления с этой коллекцией не вызвала ни у кого возражения, наоборот, администрация музея отнеслась к нему с пониманием, связалась с профессором, и тот разрешил осмотреть свою коллекцию икон. Кстати, обо всем этом он, директор, уже рассказал работнику милиции, и ему странно, что следователь снова затронул этот вопрос.
— К сожалению, приходится! — сказал Козюренко, и директор понял, что отказываться тщетно.
— Спрашивайте! — согласился он. Снял очки и начал протирать их белоснежным платком.
— Кто из экскурсоводов сопровождал американских туристов в музее?
— Омельян Иванович Иваницкий, наш научный сотрудник. Он хорошо знает своё дело и свободно владеет английским. Иваницкий, как правило, работает у нас с иностранцами.
— Именно Иваницкий и передал вам просьбу американцев ознакомиться с коллекцией Стаха?
— Нет, он был только переводчиком. Ко мне лично обратился мистер Берри — коллекционер, о котором я вам говорил.
— И Иваницкий договаривался с профессором?
— Нет, я звонил ему сам.
— Но сопровождал иностранцев Иваницкий?
— Да, я поручил ему это.
Козюренко немного помолчал. Наконец спросил о главном:
— Не помните, Омельян Иванович был на работе двадцать четвёртого июля? С утра между десятью и двенадцатью часами?
Директор укоризненно посмотрел на следователя:
— Он не мог быть в этот день на работе, так как находился в командировке в Москве. С двадцатого по двадцать седьмое июля включительно. И вернулся, как и полагалось!
Эти слова — «как и полагалось» — будто ставили точку на вопросах следователя. Козюренко понимал это, но он знал чуть больше, чем директор музея, — ведь алиби Иваницкого, хотя само по себе действительно много значило, все же не ставило окончательно точку на его непричастности к убийству профессора.
— Чем была вызвана необходимость командировки? — спросил Козюренко.
— Мы планируем организовать выставку мастеров портрета. Должны были договориться с администрацией нескольких московских музеев. Я сам предложил товарищу Иваницкому поехать в командировку.
Говоря это, директор не кривил душой: он не знал, что Омельян Иванович перед этим звонил знакомому московскому искусствоведу. Они поговорили несколько минут, Омельян намекнул, что хотел бы побывать в Москве, провести вечер где-нибудь в «Метрополе». Знакомый обещал позвонить начальству Омельяна, организовать командировку и сдержал своё слово.
Все факты, сообщённые директором, свидетельствовали в пользу Иваницкого, и все же Козюренко попросил директора устроить ему встречу с глазу на глаз с Омельяном Ивановичем. Тот предложил ему свой кабинет.
Омельян Иванович вошёл в кабинет через несколько минут. Очевидно, шеф сказал ему о том, кто именно хочет поговорить с ним, и Иваницкий приготовился к встрече, но все же не ожидал увидеть здесь своего экскурсанта — растерянно остановился на пороге.
Козюренко молча смотрел на Иваницкого, умышленно не говоря ни слова. Это было невежливо, но очень необходимо. И Иваницкий сразу понял всю неопределённость своего положения: переступил порог, доброжелательно улыбнулся и приветливо сказал:
— Вы?.. Вот не думал… Мне говорят — из прокуратуры, а это — вы… Хотя, — улыбнулся ещё приветливее, — почему прокуратура не может поинтересоваться искусством? А вы ещё так красиво сказали о портрете Ганса Гольбейна Младшего!
Он непринуждённо произнёс слова и улыбнулся почти развязно, однако в его глазах Козюренко заметил глубоко спрятанный страх. Это придавало лицу Иваницкого странное выражение — он как бы надел маску клоуна, который должен веселить публику в минуты своего душевного смятения.
— Мы не хотели вызывать вас к себе. Это прозвучало бы как-то официально, — начал Козюренко. — Собственно, вы не можете быть даже свидетелем по этому делу, но все же нам интересно знать ваше мнение, вот я и осмелился побеспокоить вас…
— Прошу! — бодро воскликнул Иваницкий, и искра удовлетворения мелькнула в его глазах. — Чем могу быть полезен?
— Речь идёт об ограблении коллекции профессора Стаха…
— Мне говорили, что его убили… — Иваницкий сокрушённо склонил голову. — Такой человек, и у кого-то поднялась рука! Но, — он бросил взгляд на следователя, — какое я имею отношение?..
— Конечно, к убийству — никакого… — ответил Козюренко. — Нас интересует ваше мнение как специалиста. Незадолго до убийства вы были в доме профессора, и Василь Федотович показывал вам свою коллекцию…
— Не мне, — счёл нужным уточнить Иваницкий. — Я был гидом-переводчиком, если хотите, но профессор чудесно владеет… простите, владел английским, и мои функции свелись фактически к наблюдению.
— Как вы лично оцениваете коллекцию профессора Стаха — Козюренко решил выглядеть этаким простачком. — Недавно в какой-то газете я читал о любителях-коллекционерах икон, и точка зрения автора статьи…
— Я читал эту статью, — перебил Иваницкий, — автор, безусловно, прав. Но коллекция Стаха — не дилетантское собрание мазни посредственных иконописцев, у него в собрании есть даже Рублёв!
— Это икона, которая висела в центре коллекции?
— Неужели её украли?
— К сожалению. И мы разыскиваем её.
— Найдёте! — категорично заявил Иваницкий. — У нас продать Рублёва невозможно.
— Я тоже придерживаюсь такого мнения. Однако, как вы считаете, эти иностранцы, что были с вами, не могли?..
Козюренко не договорил, но все и так было понятно. Выжидательно смотрел на Иваницкого.
— Исключено! — уверенно ответил Омельян Иванович. — Американцы, которых я водил к профессору, уехали из Советского Союза через три дня.
— Справедливо. Но вы не ответили на вопрос: икона Рублёва висела в центре коллекции?
— Какое это имеет значение? Ведь уже не висит.
— И все же?
Иваницкий немного подумал.
— В центре, третий ряд снизу… Нет, простите, второй.
— А слева от Рублёва?
— Кажется, какой-то старообрядческий образ. Да, он. Профессор говорил, времён патриарха Никона.
— Коллекция ограблена квалифицированно, — заметил Козюренко. — Украдены ценнейшие иконы.
Иваницкий чуть покраснел.
— Думаете, — спросил он, — не обошлись без профессиональной помощи?
— Уверен. Я и пришёл к вам, чтобы выяснить некоторые вопросы. Вот вы, например, человек, прекрасно разбирающийся в живописи, смогли бы в течение нескольких минут отличить шедевры от ординарных полотен?
Иваницкий как-то растерянно улыбнулся: кажется, этот следователь начинает прижимать его к стенке. Ответил неопределённо:
— Все зависит от обстоятельств… профессиональных способностей, если хотите… — Немного поколебался и уверенно прибавил: — Думаю, что отличил бы подлинное искусство от подделки.