Я уеду, Гера… Крутилось на языке, но вслух произнести не получалось. Мы все уедем. Слишком хорошо представляла его ответ и дальнейший диалог. Нет, не сейчас. Потом, после школы. Уезжай. Гера бы только пожал плечами.
Ветки плюща спускались откуда-то с потолка и нависали прямо над столиком, теплый ветер покачивал их, солнце проникало сквозь и освещало все пятнами. Было настолько хорошо и уютно, что никакого «потом», казалось, не будет. Только здесь, только сейчас, только этот плющ и это солнце.
— Кто твои родители? — почему-то решила спросить у Геры.
— Мать врач, — ответил он. — Отец военный.
Я нахмурилась:
— В смысле, военный?
— Полковник.
Напряглась. Затем посмотрела на Геру, будто видела впервые. Перед глазами возник дядя Саша с его респектабельностью, и казалось, вот-вот найду в Гере те черты, которых раньше не замечала.
— Он на пенсии? — показалось мне важным уточнить.
— Нет, работает.
— А если бы не работал, должен быть на пенсии? — я упорствовала, стараясь найти точки соприкосновения.
— Он работает по контракту, — Гера отвечал радостно, не видя подвоха, ему льстило, что я интересуюсь. — А так, да, должен быть на пенсии.
Я сделала вид, что все понятно, но едва поборола в себе резкое желание вскочить и убежать как можно дальше. Я смотрела на дорогу, и она манила каким-то выходом, а так же невозможностью по ней пойти. Всю меня трясло, и откуда-то изнутри поднималась злость и ненависть.
Нихрена я не тебе не скажу! В итоге решила насчет Геры. Я пропаду, а ты не будешь знать, куда. И не будешь знать, где. И ты будешь! Будешь! Всю жизнь будешь искать меня! Понимаешь? Всю жизнь меня будешь помнить!
Потом мы шли вдвоем до лагеря, смеялись, оказались на заливе, Гера обнял меня, и мы стояли, глядя на горизонт. Мне хотелось сделать ему больно, потому что, казалось, что в его объятиях уже нет той страсти, как раньше.
— Везет же мне на сыновей полковников, — сказала я вслух и рассмеялась, Гера рассмеялся тоже, немного неестественно, но спокойно.
В тот момент я считала, что мы из одного теста. Мы — воины. В шлемах и латах. Очень сильные и умные. Слишком умные, чтобы верить, что счастье существует.
— Время вышло! — объявил кто-то из молодых преподавателей. — Заканчиваем.
Проверяя мою работу на компьютере (я сидела рядом), они сначала с интересом вникали в код, потом засомневались, сказали «так-так» и в итоге рассмеялись:
— Это же наоборот!
Ой! Да ладно! Съехидничала про себя. Будто я не знала!
Они принялись объяснять мне мою ошибку, да еще тоном, чтобы мотала на ус. Но это говорил один, а второй молодой преподаватель молчал, а потом вдруг предложил первому:
— А давай за это больше баллов поставим! — видимо, я когда-то уже успела ему понравиться.
— Это неправильно! — ответил первый.
— Давай! Это же самое оригинальное решение! — настаивал второй, но лишних баллов мне все же не дали.
Был день моего рождения, исполнялось семнадцать лет. Вечером в общежитие пришел Костик:
— Отвернись и закрой глаза, — сказала он и затем что-то надел мне на шею. — Нравится?
Я посмотрела. Это был кулон.
— Твой камень, — объяснил Костик.
Я справилась с разочарованием и нарисовала на лице что-то наподобие радости.
— Нравится, — поцеловала Костика, пока тот не заметил.
Потом прибежала Галя, вытащила меня в коридор.
— Я только на секундочку, спешу-спешу-спешу! С днем рождения! Прикольная у тебя штучка!
— Это Костик подарил.
Галя усмехнулась:
— Ты их коллекционируешь?
Я взглянула на нее и задумалась, в лагере кулон дарил Гера.
Затем, еще через какое-то время, ворвались в комнату Грин и Громов, прибежали Дашка, Люба. Все они собирались праздновать мой день рождения.
— Сейчас твоя мама принесет торт! — сказала Дашка, а Громов переспросил:
— Мама?
— Мама, — подтвердил Грин, и, пока рассказывал, что мама руководитель группы по олимпиаде в нашем районе, я смотрела в окно и ничего не чувствовала.
Мама появилась с тортом на пороге, и Громов уставился на нее, а когда она ушла, то нарочито халявно, нагло и отвратительно начал жрать торт. Он прикладывал все усилия, чтобы проявить больше грубости, сказать больше гадости и поменьше того, что могло мне понравиться. Он защищался.