— Вы там постарайтесь! — говорил Громов тосты об олимпиаде. — Займите первые! Кто из наших может? Грин, точно!
— Еще Галя, — добавила Люба. — Она по химии хороша.
— А ты по какому? — Громов спросил у Любы
— Тоже по химии.
— А еще кто? Ну, она по-русскому… — он махнул в мою сторону.
— Я по информатике.
— ПО ЧЕМУ? — Громову пришлось снова удивиться и снова на меня уставиться, но на этот раз он быстрее собрался с силами и сказал. — А, ты ничего не займешь…
Я почувствовала укол, но так же заметила, что прежнего желания побеждать во что бы то ни стало слова Громова не вызвали.
Костик на минуту вышел, Громов спросил у Грина:
— А на физике Джо был?
— Был, — нехотя ответил Грин и глазами показал в мою сторону.
— Да ей пофиг до Джо! — ответил Громов с такой уверенностью, что и сама готова была поверить.
Но тогда, к чему эти воспоминания?
Все ушли, мы остались с Костиком наедине. Слушали музыку по радио, целовались, валялись на кровати. В один момент после того, как долго смотрел мне в глаза, Костик сказал:
— Я в тебя влюбляюсь все больше и больше… — он выглядел как пьяный. — В твоих глазах можно утонуть…
Я мягко улыбнулась, но подумала, как это банально и совершенно мне неинтересно:
В моих глазах нельзя утонуть, это твердое тело, причем гораздо меньшее по объему утопляемого объекта.
Костик лежал на спине, открытый и зачарованный, и мне показалось, что вот он идеальный момент, когда можно легко проникнуть куда-то вглубь, в душу, и привязать к себе, как делала это с Сашей, а потом с Герой. Но… пожалела.
Еще мы танцевали, и я клала голову Костику на плечо, чтобы тот не замечал моего выражения лица и того, что все мне безразлично.
На второй день олимпиады преподаватели проверяли мое задание, и на их лицах играла ухмылка «что она выдаст на этот раз?». Но ухмылка в скором времени сменилась недоумением, потом серьезностью и, наконец, вопросом, обращенным то ли ко мне, то ли друг к другу:
— Но это же правильно? А задача сложнее…
Так что, может, первого места я не заняла, но на вручении удостоилась книги с благодарственным письмом: «За самое оригинальное решение задачи номер один!» Книга была странная и вовсе не по информатике: «Жизнь и творчество. Густав Климт». Я подумала, что однозначно постарался один из преподавателей. Книги в качестве приза мне не полагалось.
На вокзале, когда мы собирались ехать обратно, мама была очень зла. Грина привели железнодорожники, собираясь сдать его в милицию за то, что тот пописал на пути. Железнодорожники были очень разъярены.
Грин сам сделать это не мог, его подначивал Громов.
— Что вы пили? — допытывалась у Грина мама.
— Пиво! — отвечал Грин, но еле стоял на ногах.
— Какое пиво!!!
Громов и здесь постарался. Грин занял первое место по физике, разве не повод отметить?
Мы сидели с Костиком, он смотрел на меня, не отрываясь, взгляд грустный, а я смотрела в зал.
— Ты любишь меня? — спрашивал Костик.
— Люблю.
— Я напишу тебе.
— Напиши.
— Все, собираемся! На поезд! — скомандовала мама.
— Так еще не объявили посадку! — и тут влез Громов.
Мама отмахнулась от него и снова всем скомандовала:
— Так, все встали и пошли!
Да, Громов! Это тебе не Владимир Николаевич! Тут разговор короткий. Усмехнулась про себя.
Грина почти затаскивали.
— Он хороший мальчик! — убеждала мама милицию. — Первое место в области занял!
Вроде как-то уговорила.
— Ляг и спи! — указала ему на полку. — И чтоб ни звука!
Костик целовал меня на прощание, еще долго не отпускал руку, стоял у окна.
Господи, ну, когда же мы тронемся! Я еле выдерживала. Потом махал мне след, немножко пробежался. Со вздохом облегчения я забралась на верхнюю полку, напротив уже спящего Грина, и уставилась в окно, хотя там из-за темноты ничего не было видно.
Люба пришла и остановилась в проходе. С прошлого года она была в Грина влюблена, но он не особо, как она ни старалась, обращал на нее внимание. Теперь она стояла, разглядывала его, жалкого и пьяного, морально избитого моей мамой и свернувшегося калачиком, с видом, что в эту самую секунду происходит развенчание ее мечты и падение надежды.
Переигрываешь. Я посмотрела на Любу и снова отвернулась к окну, Люба с таким видом могла стоять еще минут десять.
По дороге Грина вырвало, рвота с запахом крепкого алкоголя полилась прямо на стол. Мама растолкала его, притащила ему тряпку, заставила убирать. Я не смотрела. Грин и без того не простит себе подобного позора, а, следовательно, больше не будет ни с кем разговаривать. Я смотрела в окно… и где-то там в белом снеге и синей темноте находились на все ответы.