Грамоты вручали каждому, вызывали по фамилиям. Я держалась хорошо: вышла, улыбнулась, взяла.
— Не расходитесь! Будет еще неофициальная часть, — предупредили нас, и мы вышли с Галей на улицу.
— Ты уезжаешь! — говорила она жалобно и держала меня за руки.
— «Не пройдет и полгода, — я рассмеялась. — Как я появлюсь, чтобы снова уйти на полгода».[38]
— Это Высоцкий?
— Да.
— Почитаешь?
Я начала читать ей Высоцкого, глядя на корабли и белые льдины.
— А дальше?
— Что такое «сжигать корабли?» — Галя плакала и утирала слезы.
— Тоже самое, что и мосты, — объяснила я. — Сожгли — и нельзя вернуться обратно. Но мосты сжигают, чтобы до вас не добрались, а корабли… Вы сожгли и сами больше не можете вернуться.
Потом начались конкурсы, терпеть их не могла, но на этот раз стоять у стенки не было позволено: Костик занял их все вместе с Дашкой, они обнимались… вернее, Дашка изображала из себя недотрогу, а Костик следовал за ней, словно она — единственная любовь его жизни.
Сказали выбрать себе партнера для участия, я оглядела зал и вдруг заметила, что все, ВСЕ… на меня смотрят и, более того, у каждого словно замирает сердце при мысли, что выберу его. Единственный, у кого не замирало, это Вадик. Он полгода таскался за Дашкой в надежде, что та ответит ему взаимностью, поэтому сейчас тоже нуждался в поддержке.
— Пошли! — сказала я Вадику и протянула руку.
У нас неплохо получалось, мы изображали пантомиму под какую-то песню, танцевали на газете, каждый раз сворачивая ее вдвое, но я продолжала замечать всеобщее ко мне внимание, и нет, не потому что была у всех на виду, на виду были и другие пары, я наблюдала словно бы… восхищение…
В один момент я почувствовала, как чего-то не хватает. Хотела отмахнуться от ощущения, но оно усиливалось и заставляло разбираться. Я оглядела зал в поиска ответа и заметила, что Геры нет. Осмотрела ещё раз, но его действительно не было. Пустота и безразличие вдруг охватили меня, я почувствовала ненужность происходящего, и это тем более странно, что с момента встречи с Герой, я о нем ни разу не вспомнила.
Под конец пришли Рома и Антон. Антон в лагере напускал на себя столько холода, а теперь рассыпался в комплиментах.
Антон. Смотрела на него. Я что, все это время тебе… нравилась?
Но и это казалось ненужным, я четко ощущала обреченность, и, когда Антон нарисовал мне схему, как добраться до его общежития в Москве: метро, электричка, пешком, свернуть, найти, я точно знала, что это никогда не произойдет. Ведь даже при условии, что это осилю, и на электричку сяду, и общежитие найду, в тот счастливый миг моего прибытия… Антона не окажется на месте. Я ведь и до Саши не могла добраться, а он… не так далеко.
— Громов! — позвала я. — Пошли сфотографируемся. На память.
Громов словно кол проглотил и тоже, как Антон в лагере, напустил столько холода, натягивая попеременно то маску надменности, то равнодушия.
На вокзал меня провожала целая орава, половину из которой я не знала вовсе. Люба и Дашка собирались ехать на следующий день, мне же было невыносимо оставаться в этом городе. Костик с Дашкой приперлись и на вокзал. Казалось бы, если так любите друг друга, будьте наедине! Гуляйте по городу, встречайте рассветы, наслаждайтесь белыми ночами! Зачем я вам? Но они стояли у окна вагона до самого отхода поезда, заставляя меня не расслабляться и выдерживать всё до конца.
Я держалась из последних сил, стараясь, чтобы глаза не выглядели грустными, но, кажется, это не особо получалась, и сколько бы ни улыбалась, ни смеялась над чужими шутками, Громов все равно их видел.
Поезд тронулся, парни пробежались по перрону, потом исчезли. Я смотрела в окно, чувствуя, что вот-вот заплачу, окружающие подумают, это из-за прощания с друзьями, а я… а я не знала почему.
Гера… На следующее утро после встречи рассвета он подошел ко мне как ни в чем не бывало и попросил обменяться пленками. Ту, первую, которая у него, он отдаст мне, а последнюю заберет себе.
«Мы же цивилизованные люди, — словно бы говорил он. — Из-за того, что расстались, не будем строить друг другу козни».