Я вывел его на улицу и показал ему, что грузовик стоит на прежнем месте, на том самом поле через дорогу, где Маккатчен собирался построить себе дом. Это ни к чему не привело.
"Это все, что ты способен увидеть, парень", — произнес он с бесконечным, диким презрением. Сигарета тряслась у него в руке, глаза вращались. "Это все, что ты способен увидеть".
"Дядя Отто", — сказал я, пытаясь пошутить, — "что видишь, то и получаешь".
Казалось, он не услышал ни слова.
"Сукин сын почти достал меня", — прошептал он. Я почувствовал холодок. Он не выглядел сумасшедшим. Несчастным, да, испуганным, разумеется… но не сумасшедшим. На мгновение я вспомнил, как отец подсаживал меня в кабину грузовика. Я вспомнил, как она пахла маслом, кожей… и кровью. "Он почти достал меня", — повторил он.
А через три недели "почти" уже не понадобилось.
Именно я нашел его. Это было в среду вечером, и я выехал с двумя сумками продуктов на заднем сиденье, как делал почти каждую среду. Был жаркий, туманный вечер. Время от времени в отдалении грохотал гром. Я помню, как я нервничал, пока ехал по шоссе Блек Хенри на своем "Понтиаке". Я был почему-то уверен, что что-то должно случиться, но пытался убедить себя, что причина этого чувства — всего лишь низкое атмосферное давление.
Я преодолел последний поворот, и как только дом дяди попал в поле моего зрения, у меня возникла чертовски странная галлюцинация: на секунду мне показалось, что этот проклятый грузовик действительно стоял прямо во дворе, огромный, неуклюжий, проржавевший. Я приготовился нажать на тормоз, но прежде чем дотронуться до педали, я моргнул, и иллюзия рассеялась. Но я знал, что дядя Отто умер. Никаких вспышек, никаких озарений, только простая уверенность. Я знал это также хорошо, как расстановку мебели в моей комнате.
Я в спешке въехал во двор и выбрался из машины, даже не захватив с собой продукты.
Дверь была открыта, он никогда не запирал ее. Я спросил его однажды, почему, и он объяснил мне терпеливо, так, как обычно объясняют дураку какой-нибудь очевидный факт, что запертая дверь не сможет остановить "Крессуэлл".
Он лежал на кровати, которая была расположена в левой части комнаты (кухня была справа). Он лежал там в своих зеленых брюках и байковой нижней рубахе, и его открытые глаза были остекленевшими. Я не думаю, что он умер более двух часов назад. Не было ни мух, ни запаха, несмотря на то что день был чертовски жарким.
"Дядя Отто?" — произнес я тихо, не ожидая ответа. Живые люди не имеют обыкновения просто так лежать на кровати неподвижно и с выпученными глазами. Если я что и чувствовал, то этим чувством было облегчение. Все было кончено.
"Дядя Отто?" Я приблизился к нему. "Дядя…"
И только тогда я заметил, каким странно бесформенным выглядело его лицо, каким распухшим и перекошенным. Только тогда я заметил, что глаза его не просто выпучены, а в буквальном смысле вылезли из орбит. Но смотрели они не на дверь и не в потолок. Они были скошены на маленькое окно у него прямо над кроватью.
Я проснулся прошлой ночью около трех, и он был у меня прямо перед окном, Квентин. Он почти достал меня.
Он был похож на лопнувшую тыкву, — услышал я голос одного из старых сплетников, спрятавшись за журналом "Лайф" и вдыхая запах парикмахерской.
Почти достал меня, Квентин.
В комнате чувствовался какой-то запах. Не запах парикмахерской и даже не запах грязного старого человека.
Пахло машинным маслом, как в гараже.
"Дядя Отто?" — прошептал я, и пока я шел к кровати, мне казалось, что я уменьшаюсь. Уменьшался не только мой рост, но и мой возраст. Вот мне уже снова двадцать, пятнадцать, десять, восемь, семь, шесть… и, наконец, пять. Я увидел, как моя дрожащая маленькая ручка тянется к его распухшему лицу. И вот моя рука дотронулась до его лица, ощупывая его, и я взглянул вверх и увидел в окне сияющее лобовое стекло "Крессуэлла" — и хотя это продолжалось всего одно мгновение, я готов поклясться на Библии, что это не было галлюцинацией. "Крессуэлл" был там, в окне, менее, чем в шести футах от меня.
Я провел пальцем по щеке дяди Отто, мой большой палец был прижат к другой щеке. Я, вероятно, хотел ощупать это странное вздутие. Когда я впервые увидел грузовик в окне, моя рука попыталась сжаться в кулак, забыв о том, что лежит на лице трупа.
В тот момент грузовик исчез из окна, как дым — или как приведение, которым, я полагаю, он и был. В тот же самый момент я услышал ужасный лопающийся звук. Горячая жидкость хлынула мне на руку. Я посмотрел вниз, чувствуя под рукой не только влажную, мягкую плоть, но и что-то тяжелое и угловатое. Я посмотрел вниз и увидел. Именно в тот момент я начал кричать. Масло лилось у дяди Отто изо рта и из носа. Масло текло у него из уголков глаз, как слезы. То самое машинное масло, которое продается в пятигаллоновых пластиковых канистрах и которое Маккатчен всегда заливал в "Крессуэлл".