«А я таких указаний не имею», – хотелось заявить капитану, но он этого не сказал, а спросил:
– Какова моя роль? Что лично я должен делать?
– Что делать?.. Представитесь официально – назовете свою должность и фамилию – и попросите предъявить документы для проверки. Вы приглашены, чтобы мы действительно выглядели комендантским патрулем. – Алехин улыбнулся. – Если они знают вас в лицо – а такая возможность не исключена: они были в Лиде, – чтобы все выглядело как можно правдоподобнее. В момент проверки они должны быть убеждены, что имеют дело с комендантским патрулем и что нас всего двое.
– Правдоподобно… – Капитан чуть усмехнулся, одними губами. – Но офицерские наряды посылаются только в черте города.
– Об этом знают немногие. А потом, бывают исключения: выезды на чепэ, целевые проверки и тому подобное. Так что это несущественно… – Алехин посмотрел на капитана и продолжал: – Значит, проверяем основные документы, потом – второстепенные, а затем и вещи…
– Это тоже моя обязанность?
– Нет. Вы как старший наряда предложите им предъявить для осмотра вещмешки или чемоданы – что у них будет – и показать содержимое. Остальное делаю я. А вы должны страховать от возможного нападения, как это положено и при комендантской проверке. На месте я вам покажу все в деталях…
– Вы сказали, что мы будем вдвоем, а лейтенант? – Помощник коменданта указал взглядом на Блинова.
– Его с нами не будет. Он должен подстраховывать со стороны, из засады. А мы будем вдвоем. Да, я обязан вас предупредить: во время проверки с первой минуты и до самого конца требуется предельное внимание и осторожность…
– Знаю, – поморщился капитан. – Мне уже говорили.
– Возможно, я в чем-то и повторяюсь, но я должен вам пояснить… Цель наших усилий: взять их с поличным или заставить проявить себя… Для того и проверка с подстраховкой из засады… Зачем это делается?.. Понимаете, при поимке врага случается и так – ни обыск, ни последующие допросы ничего не дают…
– Насчет обысков и допросов, – усмехнулся помощник коменданта, – вам, безусловно, виднее…
– Почему я вас предупреждаю о необходимости максимальной осторожности? – продолжал Алехин, будто не замечая язвительной реплики капитана. – Мы с вами будем своего рода живой приманкой… Понимаете, они видят перед собой всего двоих, а о тех, кто в засаде, и не подозревают… Место там безлюдное… Таким образом мы как бы провоцируем их, создаем им условия проявить себя, показать свою истинную суть…
– И как… в чем же она может проявиться?
– Если это враг, скорее всего они попытаются нас убить.
– Да, перспективка не из приятных, – с улыбкой заметил помощник коменданта. – Но она неоригинальна: на войне убивают – такова жизнь!.. Обязанности свои понял… Мне только немного неясно… Допустим, мимо вашей засады кто-то проходит… И мы… вы их обыскиваете… А если они совсем не те, кто вам нужен?.. Если это честные советские люди? Тогда что?
– Придется извиниться.
– И только?
– А что тут еще можно сделать?
– Не знаю. Это уж по вашей части. Лично я с подобной проверкой сталкиваюсь впервые!
Капитан затянулся папиросой, и оба помолчали, думая каждый о своем.
…В отношениях с прикомандированными армейскими офицерами нередко возникали неясности, если даже не двусмысленность. Их привлекали для выполнения определенных ограниченных функций, для совершения второстепенных, вспомогательных действий, и сообщать им суть дела не разрешалось. Для того были основательные не только формальные соображения, но производило такое умолчание на людей гордых и самолюбивых не лучшее впечатление. Преодолеть это старались подчеркнуто-уважительным обращением, что и делал в эти минуты Алехин.
Ему требовалось высказать помощнику коменданта еще кое-какие наставления, однако, почувствовав неблагоприятную, с язвительностью, реакцию, он умолк, решив немного повременить и продолжить разговор по дороге или уже на месте. Он сразу понял, что капитан – человек с характером, точнее с норовом, и ладить с ним будет непросто, а противопоставить этому можно только добродушие и вежливость, столь облегчающую отношения между людьми.
Когда, докурив, помощник коменданта бросил папиросу, Алехин, подобрав окурок, сунул его в землю под орешину. Капитан посмотрел, поджал губы, но ничего не сказал.
– Костя! – оборачиваясь, позвал Алехин. – Мы возьмем спички?
– Ну что с вами поделаешь… – лениво и вроде неохотно ответили из кустов.
Стоя немного в стороне, Блинов продолжал присматриваться к капитану. Помощник коменданта был на полголовы выше Алехина, значительно темнее волосами, но светлее лицом – свежевыбритым, чистым и гладким – и несравненно представительней; его стройной, горделивой осанке мог позавидовать любой офицер. И голос у него был выразительный, мужественный, удивительно приятный. «Такие нравятся женщинам, – подумал Андрей. – И вообще производят впечатление… Да-а! Где же я его видел?..»
71. Алехин, Егоров и другие
Немного погодя заброшенной травянистой дорогой они шли в глубь леса – Алехин и капитан бок о бок, Андрей в трех шагах позади.
День выдался ведренный, теплый, однако если в Лиде было сухо, то здесь недавно пролил дождь, в тени омытых им деревьев было прохладно и сыро; пахло лесом и прелью. Солнце, проникая сквозь редкие просветы в листве, тысячами искринок сверкало на мокрой, росистой траве.
Приехав сюда утром одновременно с другими розыскниками Управления контрразведки фронта – Поляков отправил в лес почти всех офицеров своего отдела, – Алехин вместе с Таманцевым выбрал место для засады на порученной им дороге и, возвратясь на опушку, отправился к старой пустующей стодоле, которую он сам посоветовал Полякову использовать для размещения штаба руководства войсковой операцией.
Подступы к этому бесхозному строению – владельцы хутора вместе с хатой были сожжены немцами за связь с партизанами – на значительном расстоянии охранялись спрятанными на местности автоматчиками: Алехина остановили, и ему пришлось предъявить документы лейтенанту в форме пограничника.
Вокруг стодолы кустились заросли крапивы, было совершенно безлюдно и запустело, однако на земле перед входом виднелись свежие следы подъезжавших сюда «студебеккеров», и когда Алехин, проскользнув в щель между половинками ворот, ступил внутрь, он разглядел в царившей там полутьме человек тридцать.
Посредине прямо перед ним возле походного столика с какими-то бумагами стояли и разговаривали несколько генералов, и среди них в центре – Егоров. За их спинами, соблюдая некоторую дистанцию, двумя раздельными полукругами располагались офицеры.
Вдоль стен уже были развернуты радиостанции, в том числе справа две – большой мощности для прямой связи с Москвой; угол рядом с ними был отгорожен плащ-палатками – для шифровальщиков; над каждой рацией и там, в углу, неярко светили от аккумуляторов маленькие автомобильные лампочки.
В отличие от других генералов Егоров был в хлопчатобумажном обмундировании – на поношенной, старого образца, с отложным воротником гимнастерке отсутствовали погоны – и в яловых сапогах. Алехину вспомнилось, как два месяца тому назад, перед началом наступления, Егоров в этом самом обмундировании выезжал с ним и Таманцевым на операцию в одну из дивизий.
Тогда осуществлялась «зеленая тропа» по весьма ответственной радиоигре, и генерал счел необходимым присутствовать лично. Переходили трое, в том числе один свой; для создания иллюзии правдоподобности их следовало обстрелять, при этом Таманцев должен был из ручного пулемета при свете ракеты для той же правдоподобности хотя бы одного из двух чужих ранить, что сделать за время пятисекундной вспышки совсем не просто.
О появлении Егорова на передовой в генеральской форме не могло быть и речи. Чтобы не привлекать внимания, он еще по дороге в машине надел на эту самую гимнастерку даже не капитанские, как предлагал Алехин, а лейтенантские погоны своего адъютанта и затем в течение суток исправно играл роль младшего офицера: строго по уставу отвечал всем, кто был «старше» его по званию, таскал за Таманцевым вещмешок с дисками от пулемета и продуктами, проворно вставал, когда к нему обращался Алехин или командир батальона, на участке которого должны были тропить в ту ночь немецкие агенты – два действующих и один бывший. Таманцев же так вошел в образ, что покрикивал на генерала как на подчиненного.