На зов барыни вошел тот самый человек в ливрее, что встречал их во дворе у экипажа.
– Вот мой дворецкий и эконом одновременно Савелий Марков. Савелий, знаешь ли ты крепостного крестьянина Хрисанфа Андреева? Был такой среди моих холопов?
–Так точно, матушка барыня. Такой холоп среди твоих холопей был, но он давно помер.
– А как он умер? – спросил Цицианов. – При каких обстоятельствах?
Эконом молчал, не поняв об чем его спрашивает чиновник. Ему помогла Салтыкова:
– Расскажи господам как умер этот холоп? Как его тело могло попасть в Москву в Сыскной приказ?
– Дак все просто, матушка-барыня. С Пашкой Шавкуновым повздорил он, и по пьяному делу морду-то Пашке и раскровенил. А Пашка-то был косая сажень в плечах, схватил полено и стал Хрисанфку дубасить по чем попало. Вот и убил.
– А в Москву его тело как попало? Кто доставил его в Сыскную канцелярию?
– Дак, по приказу барыни, Дарьи Николавны! – ответил эконом. – Она прознала про смертоубийство, и велела похоронить тело, но священник отец Михаил, увидел труп и отпевать его отказался. Говорил, увечий больно много и советовал отвезти тело на Москву для розыску. Пусть де там разберутся. Ну, Дарья Николавна и распорядилась. Ты, видать, про то, матушка-барыня, позабыла.
– А где сейчас пребывает этот самый Пашка Шавкунов? – спросил эконома Цицианов.
– Дак, в Сибири он в каторгах, барин, – ответил Марков. – Ежели, конечно, до сих пор богу душу не отдал.
– На каторге? – спросил эконома Соколов. – А за что его упекли на каторгу?
– Так за побег, барин. Сбегли они с дружками и озорничали на Москве. Разбойничали. Споймали их и вернули матушке барыне. А она велела из сечь батогами и отправить в каторгу. Ты разве и про сие запамятовала, матушка? – Савелий Марков посмотрел на Салтыкову.
Та в ответ только спокойно пожала плечами. Мол, ничего не помнит она такого.
–Имеете еще чего спросить у эконома моего, господа? Нет? Ладно, иди, Савелий, отсюдова! Да далеко не уходи, может еще позову.
И эконом, низко поклонившись, вышел.
–Что еще желаете спросить, господа? У вас ведь есть еще что-то?
–Дело о смерти жен Ермолая Ильина. Что имеете сообщить по сему делу? Ведь Ермолай состоял при вас в качестве конюха, и вы его должны знать хорошо.
– Я знаю его хорошо, господа. Что вы хотите знать?
– Вот, например, крестьянка. Катерина Семенова, жена вышеозначенного Ермолая Иванова зимой была загнана в пруд и простояла там под надзором дворни несколько часов и отчего умерла.
– Этого не было! – голос помещицы стал жестким. – Ермолайка возвел на меня напраслину!
– Понятно. А что насчет второй жены Ермолая Ильина Федосьи Артамоновой? – спроси князь Цицианов. – У вас были к ней претензии?
– Вы думаете, князь, что я могу помнить все мои претензии к дворне? Я плохо помню о девке Федосье.
– Но вы помните, от чего она умерла?
– Нет, не помню. Но мой эконом помнит. Савелий! – снова закричала помещица, призывая эконома.
Тот тотчас же появился.
– Спрашивайте его господа. Он все моих крестьянишек знает, что при доме служили.
Цицианов повторил свой вопрос.
– Как же помню я про девку Федосью, – сразу ответил эконом. – Она и вправду опрокинула на себя кадушку с кипятком, когда воду для ванны барыни носила. И от того померла.
– Опрокинула кадушку? – спросил Соколов. – А кто видел сие?
– Да много кто, ваше благородие. Вот сейчас же могу привесть, ежели ваша воля, троих девок. Они тому были свидетелями.
–А наказывали ли Федосью по приказанию барыни? – прямо спросил Цицианов.
–Дак не без того. Барыня наша строга да порядок во всем любит.
–А в чем были эти наказания?
–Да как? Выпороли бабу и все. Но после порки она всегда своими ногами ходила. И от порки никто из крестьянишек не помирал в дому у матушки-барыни.
–А что скажешь о крепостной Аксинье Яковлевой, Савелий? Правда ли что за плохое мытье полов она была пытана кузнечными щипцами, от чего померла?
– Нет, то лжа, барин.
– Значит, Ермолай Ильин врет, сообщая это в своем доносе?
– Как есть врет! Ермолайка еще после смерти своей второй женки грозился отплатить за её смерть барыне Дарье Николаевне.
– А почему барыне? Ведь Федосья, по твоим словам, сама опрокинула на себя кадушку? – «ухватился» за слова слуги Цицианов.
– Федосья то сама ошпарилась, но Ермолайка все по-своему талдычил. Дескать, уморили его Федосьюшку. Барыня тогда приказали его в холодную закрыть, где он и просидел с неделю пока не угомонился.
Цицианов понял, что этот допрос эконома бесполезен и сделал знак Соколову.