– Истинно так, барин.
– Запиши, Иван Иванович.
Иванцов записал.
– Да лжет он все! – вскричал князь. – Лжет. Волосы у Григорьевой были вырваны и сожжены! То в полицейском протоколе записано.
– Что на сие скажешь, Лукьян Михеев? – спросил мужика Соколов.
– А чего этот господин сказал-то? Не понял я по скудости моей.
Соколов ответил:
–Сей господин есть князь Цицианов! Здесь он представляет Сенат. И саму государыню императрицу! Разумеешь?
–Разумею.
–Значит, ты, Лукьян Михеев, желаешь сказать, что в полицейском протоколе ложь записана?
–Дак откель мне то знать, барин? Сам же сказал, чтобы я правду говорил. А теперь что? Как лупила девку барыня то я видал. И может в её руках и полено было. Кто его упомнит. Но как волосы жгла, того я не видал.
–Но вот показания Трофима Степанова, в коих он говорит, что барыня на Аксинью кричала, а затем била её поленом нещадно. Затем она полено бросила и схватила Аксинью за волосья.
– Дак не видал я того, барин. Сам сказал, что сему господину правду молвить надобно.
Цицианов хлопнул ладонью по столу:
– Ладно! Прочь его пока. Увести! Второго сюда! Василия Антонова сюда путь ведут. Посмотрим, что этот знает.
Крепостной Антонов состоял при салтыковском доме гайдуком.
Князь спросил его:
– Ты крепостной Василий Антонов?
– Точно так, ваше благородие. Крепостной господ Салтыковых. Имя мое Василий.
– Сейчас ты должен сказать правду, Василий. И бояться тебе нечего. Коли правду скажешь, то все будет хорошо! Знавал ты девицу именем Аксинья Григорьева?
– Знавал конечно. Баба крепостная барыни нашей. Да померла уже.
– И ты знаешь как? – спросил Соколов.
– Дак слыхал разное, барин. Говорят, осерчала барыня наша на Аксютку. Но сам я смерти бабы не видел.
– Но ты состоишь при барыне гайдуком, Василий? – спросил Цицианов.
– Точно так, барин.
– И ты не знаешь, как умерла Аксинья?
– Дак не один я в гайдуках состою, барин. Ежели правду сказать, то я не видел как сию девку барыня била.
– Хорошо, – согласился Цицианов. – пусть о смерти Аксиньи ты ничего сказать не можешь. Пусть так.
– Ничего не могу, барин, как пред богом…
– А что скажешь про крепостную девку Иринку? – перебил гайдука Цицианов.
– Иринку?
– Ту самую, которую в колдовстве обвинили. Есть показания другого холопа барыни твоей, что обвинили девку Иринку в колдовстве. И обвинителем был староста Роман Воеков. Сказал он, что де девка Иринка виновата в падеже скота. Иринка вину отрицала. И сама барыня припекала лицо женки горячим утюгом. И Иринка каяться начала и вину признала под пыткой.
Гайдук ответил:
– Сие дело давнее.
– Давнее, – согласился Цицианов. – Но более Иринку живой никто не видел. Но говорили, что убил её Васька Антонов. Ты, стало быть, Василий.
– То лжа! – закричал гайдук. – Не убивал!
– У нас есть записанные слова Трофима Степанова о том, что ты убил крепостную Ирину Алексееву. Иван Иванович, зачитай ему показания.
Иванцов прочел, что было записано со слов Степанова, что он Василий Антонов самолично убил крепостную барыни Салтыковой.
– Станешь сказывать добром? – спросил гайдука Цицианов. – А иначе мы тебя обвиним в убийстве, и ты станешь за него отвечать.
– Да я что? Я крепостной! Чего я мог? Мне приказали, и я сделал как приказали. Рази я мог ослушаться, – взмолился Васька. – Мое дело маленькое, холопье.
– Кто приказал? – спросил Соколов.
– Дак барыня приказала девку на чепь посадить. Я и посадил.
– Но в показаниях сказано, что ты убил её. Сказано что её убили за колдовство.
– Да брешет Михейка. Ничего он не знает точно. Я токмо на чепь жонку Иринку посадил. А сгибла она от сидения в подвале. Никто её не казнил. Сама померла.
– От сидения в темнице? Но как она могла умереть от темницы? Говори подробнее.
– Дак барыня велела ту жонку подержать в темнице дня с три. А затем Дарья Николаевна на Москву уехали. А жонку Ирину стал Роман Воеков охаживать.
– Воеков это староста села Троицкое? – спросил Соколов.
– Он самый. Он и меня подговорил, запугаем мол жонку и побалуем с ней. Барыня де её все одно со свету сживет. А жонка-то ладная была. И явился он к ней и там она ему рожу цепью раскровянила, когда он её сначильничать хотел.
– И что далее было? – спросил Соколов, понимая, что версия разваливалась.
– А чего было? Воеков приказал девку не кормить, и она от того померла.
– Как не кормить? – удивился Соколов. – Он приказал уморить девку Ирину голодом?
– Да не уморить, барин. Не кормить несколько дней всего для острастки. Чтобы, значит, посговорчивее была в другой раз. Но потом про неё забыли и через неделю нашли уже мертвую. Запили мы тогда и с неделю не просыхали. А холопья побоялись приказ старосты нарушить.