– Но сие всего два крепостных, Степан Елисеевич. А у нас их больше сотни. Посмотрим, что иные скажут. А сии могут и солгать.
– Но не похожи они на лгунов, Иван Иванович. И среди любимчиков Салтыковой сии холопы не ходили. С чего им её выгораживать, когда она уже под караулом сидит? Получается, они правду говорят?
– Стоит послушать иных, – гнул свою линию Иванцов. – На основании показаний двух холопов мнение строить рано.
– Хорошо. Эй! Лакея Михейку сюда!
***
Далее пришел черед молодого лакея Михея Матвишина.
– Ты есть Михей Матвишин? Лакей при госпоже Салтыковой? – спросил Соколов.
– Так, ваше благородие. Четыре года состою при барыне лакеем и ничего плохого сказать про неё не могу.
– А с чего ты взял, Михей, что я плохое тебя спрашивать стану?
– Дак барыня то наша под караулом сидит. То всем ведомо. И жалоба на неё подана самой матушке царице. Про то вся дворня знает, барин. То не тайна. Ермолайка Ильин подал ту жалобу.
– А ты знал Ермолая?
– Не сильно знал, барин. Но видал его не раз.
– Что можешь сказать про сего крестьянина?
– Дак драться любил он. Хотя многие мужики в Троицком дерутся, но Ермолайка силен был дюже. Нрава был буйного особливо во хмелю. И за то барыня его приказывали сечь на конюшне часто. Но он к порке был привычный и даже стона бывало не проронит.
– А про его жен знаешь ли?
– Так точно, барин. Знаю. Он был весьма до баб охоч. И без бабы не мог. Тяжко ему было без бабы-то, – молодой лакей покраснел.
– Добро. А вот послушай меня, Михей. Стану я честь тебе строки из доноса Ермолайки, что он матушке царице подал. «Моя женка Катерина Семенова, крепостная крестьянка, вышеозначенной помещицы зимой была загнана в пруд и простояла там под надзором дворни несколько часов и померзла». Было ли сие?
– Про Катеринку, барин, мне ничего не известно. Знаю токмо, что померла она. Но от чего мне то не известно. Я в те поры еще при барыне не состоял.
– А про вторую его женку Федосью Артамонову знаешь ли что? Как она померла?
– Про то знаю. Сам не видал, но дворня баила про то много раз. Я в людской то слыхал.
– И от чего померла крепостная девка Федосья Артамонова жена жалобщика Ермолая Ильина?
– Она кадушку с кипятком на себя опрокинула по нечайности. И обварилась сильно и от того померла, – ответил молодой лакей. – То мне девка крепостная именем Марфа сказывала. Она тогда сие видала своими глазами. Она и сейчас при доме служит и может сама все обсказать.
– Значит, Федосья обварилась сама? А не говорил ли тебе кто, что она была ошпарена кипятком самой барыней Дарьей Николаевной? Вот послушай, что пишет жалобщик Ермолай Ильин. «Затем после горького моего вдовства я оженился во второй раз и женка моя Федосья Артамонова, также крепостная помещицы Д.Н. Салтыковой провинилась перед барыней за плохое мытье полов в господских горницах. И сама помещица била Федосью за то поленом до крови, а затем приказала поливать её крутым кипятком отчего кожа её вспузырилась и Федосья от того померла в лютых муках на второй день».
– Про такое я никогда не слыхал, барин. Но слыхал, что Ермолай после смерти второй женки своей сильно буйствовал. И даже блуд вел в доме барыни с поварихой Дарьей. После того ему третью женку подыскали по приказу самой барыни. Она сказала, что негоже мужику в блуде жить.
– А про третью его женку что знаешь?
– То была Аксинья. Крепостная барыни нашей.
– А от чего померла Аксинья в столь молодом возрасте знаешь ли, Михей?
– Дак говорили, что удавилась она. Но точно мне того не известно.
– Удавилась? – удивился Соколов. Подобного он еще ни от кого не слышал.
– Говорили так. И девка Марфа, знает про то, ибо дружбу водила с покойницей.
– А вот сейчас послушай, что в доносе Ильина написано. «Третья моя женка Аксинья Яковлева, такоже крепостная помещицы Д.Н. Салтыковой, была за такой же проступок (плохое мытье полов) зверски пытана кузнечными щипцами от чего померла. И довожу до сведения матушки государыни, что Аксинья в момент пыток была беременна. От боли она младенчика скинула и приказала помещица того младенца выкинуть на задний двор собакам». Правда ли сие?
– Слыхал я токмо, что барыня велела выдрать девку Аксинью на конюшне. И Ермолайска Ильин говорил после того, что женка евоная от того удавилась. Она была на сносях и от порки той младенчика скинула.
– Записал, Иван Иванович? Сие первое за сей день свидетельство противу Салтыковой. Иди покудова Михей. А мне девку Марфу покличь немедленно. Та, про кого ты мне говорил.
– Позову, барин, – молодой человек поясно поклонился и вышел из кабинета.
***