– Дак я же простой слуга барыни своей! Мне что приказано, то я и делаю. От государя повелено нам холопам волю господ своих исполнять. Рази не так?
– Вон куда хватил! Государя помянул. Добро. Но разве государь велел тебе женку крепостную Ирину в сем подвале уморить? – голос Цицианова стал жестким. – Что об сем скажешь? Был у тебя на то приказ?
– То был мой грех, барин! – Воеков пал на колени. – То было, и в том виноват я. Каюсь.
– Иш ты! Кается он! Рассказывай как все было. И смотри, говори только правду. Ежели хоть раз солживишь я тебя на дыбу вздерну, и там станешь соловьем петь. Но калекой останешься все одно.
– Все скажу, как было, ваше благородие. Жонка Иринка была больно пригожа собою. И то её погубило. Красивая была стерва и кочевряжилась много. Ну, поиграли бы с ней! От бабы рази убудет? Мне Дивеиха, знахарка местная, зелье спроворила такое, чтобы, значит, не понесла Иринка-то от того блуда дитя. Я ведь про все подумал, значит. Я к ней и говорю так мол и так. Давай, говорю, поиграем маненько.
– Значит, ты хотел соблазнить девку? Так я тебя понял?
– Да каку девку, барин? Жонка Иринка была давно. Ежели я б у ней первым был то и дело было бы иное. А то ведь нет. Баба и есть баба. Для того её господь и спроворил.
–Ладно! Не станем говорить, кого и для чего господь создал. Про дело токуй. Она отказала тебе? Так я тебя понял? – строго спросил Цицианов.
–Так. Ни в какую. Заартачилась.
– И что ты сделал?
–Дак скотину потравил в барских стойлах и на жонку Иринку свернул все. Барыня велели её допросить но та вину не признала. И тогда барыня велела её на три дни в подвал посадить на чепь.
– На цепь? А она била крестьянку поленом? Волосы у ней жгла?
– Того не было, барин. Она велела только 20 плетей девке дать.
– Я же тебе сказал правду говорить! На дыбу захотел, мерзавец?!
– Дак я правду и говорю тебе, барин. Ваше благородие. Вот те крест истинный. Каюсь во всех грехах. Мой то грех.
– Но девка сильно избита была!
– Говорю же, мой грех был. Барыня велели её три дни и три ночи подержать в подвале, а опосля выпустить. Но я решил Иринку в подвале того…
– Понятно, что ты хотел сделать. Что было далее!
– Дак она огрела меня цепью по роже-то. Вот и след до сих пор имеется, – Воеков показал на шрам на щеке. – Я был во хмелю и не стерпел. Отходил её кулаками и бросил в подвале.
– Убил?
– Нет. Что ты, барин. Но после сего случая я осерчал на девку сильно и велел ей ни воды ни еды не носить пока не прикажу. Барыни-то в ту пору в имении уже не было. На Москву подалась Дарья Николаевна. И за холопами здешними я надзирал. Кто посмел бы мне перчить? Затем я запил сильно и позабыл во хмелю про неё. Она и померла от того. Прости, барин, мой то грех. Мой.
Писчик все записал и спросил Цицианова:
– Все со слов сего холопа записано, ваше сиятельство, в точности.
– Записано? А ты братец ежели все написал, выйди покудова отсель. Оставь нас с Ромкой наедине! И все остальные вон отсель! Вон! Как позову – войдете!
Все покинули подвал, и князь остался наедине с управляющим.
– Ты совершил смертоубийство, холоп. И за то тебя каторга ждет. За то палачи на Москве тебе ноздри рвать станут. И ежели глубже копнуть, то и не одно душегубство на тебе обнаружится.
– Прости, барин! Прости! Не выдай. А я тебе за то отслужу! Истин бог отслужу!
– Отслужишь? Верно? Не солживишь?
– Истин бог! Ты только скажи чего делать.
– Ежели так, Ромка, то я дам тебе возможность спастись от каторги. Ни за что отвечать не станешь. Сухим из воды выберешься, да еще и денег получишь от меня лично и вольная тебе будет. Не холопом будешь.
– Да ради такого я для тебя все что пожелаешь, милостивец! Собакой твоей стану.
– Ты мне должен будешь помочь собрать свидетельства о том, как барыня твоя холопов убивала. Понял ли?
– Понял, – кивнул Воеков. – Все обскажу как надобно!
– Все случаи, когда Дарья Николаевна лично была виновата в смерти крестьян. Мне все расследовать недосуг. Спехом надобно дело делать. А ты про все здесь знаешь. Вот и поможешь мне.
– Дак барыня ….
– Ты меня понял хорошо? Бояться тебе сейчас стоит не её, а меня. Понимаешь? Меня. Вот лежат показания о том, что ты совершил. И ежели сему делу дать ход, то сам знаешь, что будет с тобой. Но ежели к концу обыска повального здесь будут лежать бумаги с показаниями на Салтыкову, то сии бумаги ненадобны будут более. Понял ли?
– Понял, барин.
– Сейчас сюда вернуться все и ты станешь говорить то, что надобно, а писчик станет твои показания на бумагу заносить. И людей ты станешь готовить таких, что скажут все что надобно мне. Сам их подготовишь!