– Ладно, Роман. Ступай отсель.
Крестьянин вышел и Соколов вызвал к себе эконома Савелия Макарова. Но того в доме не оказалось. Он еще вчера ушел и не вернулся до сих пор. Слуги сказали, что и ранее за ним такое замечали. Загулял мужик и все тут. Через день два объявится…
2
В Шлиссельбурге: убийство.
Гетман Разумовский сообщил Мировичу, что императрица совместно с графом Орловым отбыла в Ригу на короткое время.
– Государыни-матушки в столице нет, сударь. Вот так-то! А ты в караул сегодня братец заступаешь, не так ли? В Шлиссельбурге стало быть дежурить станешь.
– Да. Сегодня моя очередь дежурить в Шлиссельбурге. Но я к вам пришел в надежде на милость вашу. Как же мое прошение, ваша светлость?
– Прошение? – гетман сделал вид, что не понимает о чем его спрашивает Мирович.
– Дак я вам давеча говорил несколько раз ваше высокопревосходительство, про то, что прошение мною подано матушке-государыне. Чтобы, значит, имения дедовские мне вернули. Сколь лет как их в казну отписали.
– Ах, имения. То твое прошение государыня вернула с надранием43. Знаешь ли, что сие значит? Писать рекрипт отказный на прошении матушке государыне недосуг. Все одно ведь отказ. И она попросту на таких бумагах край отрывает. И значит сие – в просьбе Мировича, поручика, отказано!
– Да быть то мне как? Беден я ваше сиятельство. Беден как мышь церковная. А сестры у меня маются в бедности. Замуж выдавать – приданое надобно. А мне где взять ежели жалование копеечное получаю. Дак и того мне почасту не платят вовремя.
– Вон Орловы такоже бедны были. А ныне погляди на них. У Григория один кафтан с каменьями драгоценными больше 5 тысяч стоит! Умеют Орловы даму Фортуну за волосы схватить и себе служить заставить. Хваты! А ты, как видно, до старости в поручиках прозябать станешь. Ну, может до капитана выгребешь.
– Дак как же мне поймать Фортуну сию? Научи, граф. Что делать мне?
– Ежели кровь в тебе не пресная – то карьеру еще сделаешь! Служи, Мирович. Я вот в день восстания против Петра Федорыча свой полк поднял и к матушке привел!
После сего гетман повернулся спиной к Мировичу и пошел к своей карете. Несчастный поручик крутил в руках свою старенькую треуголку и смотрел вслед Разумовскому.
«Фанфарон напыщенный! Не желает помогать. А ведь я земляк ему. Что ему стоит у матушки попросить вернуть мне именишки мои. Свое ведь прошу. Свое не чужое. Токмо то, что нашим предкам принадлежало. А сам то из состояния подлого поднялся и все у него есть! Хотя, что бишь, он мне сказал только что?»
Молодой офицер задумался. Государыни в Петербурге нет. Она в Ригу катила с полюбовником со своим Орловым Гришкой. А гетман сказал, что не побоялся и свой полк привел куда надобно! А если и он сейчас свою роту в Шлиссельбурге куда надобно приведет?
Испарина покрыла его лоб. Он вытерся рукавом мундира.
«А чего бояться? Освободим Иванушку и во дворец его к присяге. И многие присягнут ему как императору. Не все ведь довольны Екатериной. Многим она ничего не дала. И многие у Орловых все подаренное норовят отнять!»
Больше Мирович не колебался. Он отправился принимать караул крепости Шлиссельбургской. Сегодня была его очередь…
***
– Семеныч! – позвал он старого унтера, с которым не раз болтал про жизнь в долгие ночные часы дежурств.
– Здеся я, вашбродь. Чаю принесть? Сейчас хорошо чайком побаловаться.
Унтер вошел в караулку.
– Нет, Семеныч. Прикажи всех солдат поднять как по тревоге, токмо без шума лишнего!
– Всех? Да, на что оно? Али снова начальство припожалует?
– Поднимай всю роту!
– Как прикажете.
Во дворе быстро построились 50 человек и Мирович вышел к ним в застегнутом мундире и при шпаге и шарфе44.
– Солдаты! Забить в ружья пули и быть готовы к пальбе!
– А чего сталось, вашбродь? – спросил в недоумении Семеныч.
– Историю творить станем, Семеныч. Историю государства Российского!
– Чегой? – не понял унтер-офицер.
– Тогой! – передразнил его Мирович. – Сие ты как таракан просидел в кордегардии до седых волос и больше унтера не выслужил. Фортуна в твое окно и не заглядывала, старик.
– Что за Фортуна? Баба что ли? Дак и у меня своя баба имеется. На кой мне еще и Фортуна занадобилась? Бабы они дорого нашему брату обходятся. Мне и моей хватит.
– Она, старик, Фортуна-то, всем надобна. И ежели улыбкой подарит, то человек навек счастлив станет. Понял ли? – спросил Мирович и сам же ответил на свой вопрос. – Да где тебе понять! Ты только приказы мои сполняй и ни про что не думай.
43
Прошения на имя императрицы, в которых Екатерина отказывала просителю, она просто надрывала бумагу. И потому «с надранием» означало отказ в просьбе.
44
В то время еще не было погон и знаков различия. Отличительным признаком офицера был офицерский шарф носился на поясе поверх ремня на котором крепились ножны шпаги.